— Они не проникали сюда. Караулили её на улице.

Мотаю головой — ни хера не понимаю?

— КАК! — ору. — КАК, твою мать, она оказалась на улице?

— Спустилась по пожарной лестнице из смежной комнаты.

Падаю в кресло, впиваюсь пальцами в волосы, раскачиваюсь туда-сюда.

— Глеб, — голос еле хрипит, слова идут с трудом, — объясни мне внятно, что вообще происходит. Только быстро. Очень быстро и чётко.

— Она собиралась сбежать от вас с моим двоюродным братом Вадимом Сорокиным.

— Какого хера? — продолжаю допрос.

— Они любят друг друга.

— Стоп! — вскидываю руку. — Её парень … ну, про которого она говорила … твой брат?

— Да.

— И ты всё знал? — смотрю на него в упор. Глеб не из тех, кто отводит взгляд или пытается снять с себя вину. — Про побег.

— Знал. Не всё, но был в курсе.

— Помогал им?

— Не препятствовал.

— Ну, ты и сучара! Не ожидал, братан, от тебя такой подставы!

Темников сжимает кулаки.

— Он — моя семья. А вы сами всегда говорили: семья — самое важное.

— Говорил, блядь. Но теперь она, ОНА, понимаешь, моя семья! Моя жена! Моя половинка! Какого хера твой недоносок-брат позволил людям Ката тронуть её? Если любит — должен был зубами рвать!

— Трудно кого-то зубами рвать с дыркой в голове, — зло огрызается Глеб.