Дико залаял Янгар в промерзшую полночь. Он рвался, рычал. Цепь тревожно вызванивала опасность. Ржал, храпел, бился в загоне Каурый.

— Волк, — простонала мать.

Сквозь сон Агван не сразу понял. Смотрел, как смешно метались перед ним белые женщины. И вдруг понял, спрыгнул на пол.

— Спи-ка! — приказала бабушка, сорвала со стены берданку и выскочила во двор.

За ней, схватив дэгэл, бросилась мать. Крикнула откуда-то издалека, из черной ночи:

— Дайте мне берданку. О! Вверх стреляйте. Не подходите близко. — И гулкий стук. Агван знал: это мама со всей силы стучит палкой по пустому ведру. Так издавна отпугивали волков.

Истошный крик матери: «Арил, арил, шоно!»[22], лай Янгара, хриплое ржание Каурого… Агван надел унты, дэгэл и выскочил за дверь. Ночь светлая. Масленой желтой лепешкой низкая луна.

Возле кошары мечутся тени. Агван кинулся к ним. В раскрытой двери носится по загону Каурый, бьет ногами. Забор трещит. Попятился Агван, совсем близко от него — волк! Готовый к прыжку, огромный, горбатый, он страшно выделяется на синем снегу. Агван закричал, но голоса не было. Почему волк не боится людей? Где мама, бабушка?.. Волк прыгнул. Закричал Каурый. Агван тоже закричал — а крику не было, лишь громко колотилось сердце.

А потом зазвенела тишина. Неожиданно закачались печальные глаза коня в лунной стуже ночи и пропали. Может, показалось, что луна спустилась в снег и запрыгала По нему, а потом опять уплыла на небо?

Выстрел заставил очнуться. Над забором взметнулся сорвавшийся с цепи Янгар. Теперь ожили звуки: рычал Янгар, скулил по-собачьи и громко дышал волк.

Агван вдруг решительно двинулся к загону, и снег скрипел под его ногами пронзительно. Подошел и увидел, как Янгар рвет зубами мертвую голову волка. Бабушка привалилась к забору. Берданка толстой палкой валялась возле ног. Жалобно ржал Каурый.

Агван заплакал. Ночью хозяйничают волки. Ночью приходит беда. В доме не страшно. Скорей спрятаться за стенками.

Сквозь слезы увидел, как мать укрывает бабушку дэгэлом, а над их головами неестественно кружатся напуганные звезды. Луна теперь не казалась вкусной лепешкой. Она была желтым всевидящим глазом невидимого великана.

— Не думала, что когда-нибудь возьму в руки ружье, — прошептала бабушка. — Сердце у меня слабеет.

Агван плачет. Пахнет снегом, кровью, страхом. Едва передвигаясь, устало бредет он к коню. Каурый прислонился к забору, как бабушка, и мелко дрожит. По очереди гладит Агван его ноги. И начинает так же, как он, дрожать.

Неожиданно оказывается на руках у матери, которая несет его в дом. Он отчаянно вырывается, но мать держит его очень крепко. А потом бабушка смывает с него кровь Каурого и приговаривает:

— Не плачь. Не плачь. Вылечим коня.

Агван не понимает, от чего надо лечить коня и почему он весь в крови. Он дрожит. С ним что-то случилось, он не знает что.

Уже глубокой ночью, слепо вглядываясь в черноту дома, он шепчет:

— Страшно.