Он вскочил, надел рубашку, штаны. Замерзли ноги. Рванул с печи горячие носки, кряхтя натянул их. Бросился к двери — за дэгэлом. И вдруг остановился: забыл умыться. Черпнул из деревянной бочки воду, набрал полный рот: десять глотков — на руки, десять — на шею, десять — на лицо. Так велит мама. Вода обожгла льдинками.

Наконец снял с гвоздя дэгэл, с трудом надел, даже пуговицы застегнул, все, кроме одной, верхней, — никак не лезет в петлю. Хотел надеть шапку, но тяжелые руки не поднялись — это дэгэл, такой толстый, тянет вниз. Надо было начинать с шапки. А теперь как быть? Агван топтался на одном месте, оглядываясь. В углу стоит палка, которой разгребают в печке угли. Агван засмеялся. Поддел ею шапку, попробовал насадить на голову. Шапка прижала к голове и палку. Еле-еле вытащил ее. Боднул стенку, как Малашка, и шапка уселась как надо.

— Сам, сам, — закричал он и толкнул дверь плечом.

Далеко во все стороны сверкает земля. Ее узкой, извивающейся лентой прорезает дорога. Она пока пуста. Но по ней скоро, может быть сегодня, прискачет отец.

Визжа, налетел Янгар, свалил на землю. Пес стоял победителем. С красного жаркого языка падала слюна. Лежать поправилось. Пес плясал сумасшедший танец, лапами ударяя по снегу и по раскинутым рукам Агвана.

— Малашка! — вспомнил Агван, ухватился за шею Янгара, поднялся и двинулся к кошаре. Прямо с ее крыши, навстречу поплыло к нему оранжевое веселое солнце.

В кошаре гулко и темно. Удивился, что тут, как и дома, нет света. Долго привыкал к полутьме.

Бабушка кинулась к нему с ворохом сена в руках.

— Неужто сам оделся? Вырос… — и засмеялась. Издалека улыбнулась мама. Бабушка понесла сено, и смех ее прыгал по кошаре.

Янгар ворошил сено, пыльные облака летали вокруг него. А потом стал рыть зарод, словно землю. Агван, зажмурившись, подставил лицо под сухие колючие травинки…

— Ы-их, окаянный, погубит! — закричала бабушка, снова прибежала к ним, попыталась длинной веревкой стегануть пса, а он уже плясал на другом зароде.

Агван визжал от восторга.

Их обоих прогнали из кошары. Агван заспешил за Янгаром, совсем позабыв о Малашке.

Волчком крутится пес на снегу и… оранжевое солнце на голубом небе. Теперь не заманить Агвана в дом! Тут кружит солнце, тут видна дорога. Гляди сколько хочешь. По ней мчались в улус, по ней вернется отец — на коне! Где же его конь?

Каурый радостно заржал, тонкими ногами перебирает — что это они все пляшут сегодня? А конь водит по лицу Агвана горячими губами. Ах, как весело! Как весело!

Только почему стенки загона — в белой пленке снега? Заледенели совсем.

— Тебя тоже заперли, — жалобно говорит Агван. Смеяться больше не хочется. — Подожди, я освобожу тебя. И мы будем играть вместе! Я сейчас позову бабушку.

Он выскакивает на двор, чтобы спасти коня, хочет бежать обратно в кошару, но его останавливает солнце, оно играет с ним: то спускается К нему, то катится прочь… Он один с убегающим от него солнцем — на широкой сверкающей земле. Почему-то теперь по ней закружились запахи. Снег пахнет. Пахнет севом. Озером пахнет. Снегом. Он не поймет никак, чем…

Раздувает ноздри. Запах щекочет в горле, в животе. От него сытно и беспокойно.