Ничего особенного Дарима не заметила в нем тогда на собрании. Смутно было у нее на душе и тревожно. Сидела она в дальнем ряду и рассеянно слушала слова парторга, изредка поглядывая по сторонам. О чем говорил Евсей Данилович и почему колхозники хлопали ему так дружно, она не смогла бы ответить, если бы ее спросили тогда, И голос Володи Дамбаева тоже лишь на минуту отвлек ее от горестных раздумий. Ораторов было много. Дарима сидела потупившись, безучастная ко всему, и думала только о Балбаре. «Зачем он так сделал? Зачем? Как будто я нуждалась в безделушках. Эх, Балбар…» Только в конце собрания, когда Банзар Бимбаевич легко поднялся из-за стола президиума и, молодцевато откинув рукой черные волосы, стал благодарить колхозников за доверие, Дарима словно очнулась… Удивленная тем, что он такой белолицый и такая у него ясная, добрая улыбка, она задержала на нем долгий взгляд. «И совсем он не состарился», — отметила про себя Дарима.

Потом она увидела его в степи. Это было вечером, на закате солнца. Дарима опустилась с пригорка, чтобы набрать из ключа воды, и вдруг услышала топот. Кто это? Поднявшись с полными ведрами на пригорок, где у чабанской избушки, окруженной мелкими березками, спешился всадник, Дарима узнала в нем председателя.

— Здравствуйте, — Банзар Бимбаевич протянул ей руку.

Дарима смущенно подала свою. Старый председатель Бадма не очень-то любил здороваться за руку. А этот…

Стреножив коня, Банзар Бимбаевич сел на пустой, перевернутый кверху дном ящик и неторопливо начал разговор. Зачем-то стал вспоминать, как он сам когда-то был чабаном. И, прищурившись, оглядывал холмы. Потом спросил весело:

— Ну, как дела? Что у вас тут, рассказывайте.

А о чем рассказывать? Дарима смахнула с чурбака мелкие щепки и села напротив председателя. Как будто именно от нее он и мог узнать, давно ли она работает, да сколько овец на гуртах Ангирты, да не нуждаются ли чабаны в помощи.

— Справляемся пока. Не первый год на гуртах, — натянуто ответила Дарима, перехватив его внимательный взгляд. Глаза у него были ласковые и грустные, но когда председатель рассказывал что-нибудь веселое, улыбка открывала его слишком белые ровные зубы, и глаза начинали смеяться.

Посидев немного, он выпил кружку ключевой воды из ведра и умчался в Гангу. Топот его коня долго слушала притихшая степь. «Надо было, чтобы председатель посмотрел, как живем: ни радио, ни газет, — думала вечером Дарима, оглядывая мрачные стены избушки. — Да сказать, чтоб зоотехник почаще заглядывал, нечего стесняться…»

С тех пор он часто появлялся в лугах Ангирты. Хотя каждый его приезд был связан с каким-нибудь делом и разговоры вел председатель о гуртах да о травах, Дарима заметила, что смотрит на нее Банзар Бимбаевич как-то значительно. От его взгляда девушке становилось неловко.

«Должно быть, он знает о Балбаре…» — думала она и опускала глаза.

Иной раз Дариме удавалось выбраться в Гангу. Старшая сестра Долгор допытывалась:

— Что это ты такая невеселая? Все горюешь о своем хулигане?

И хотя Долгор видела, как это злило сестру, все-таки продолжала наступление:

— Брось его к черту! Выкинь из головы. Если вернется, пусть на все четыре стороны катится. Получше Балбара есть. Посмотри вон на Володю Дамбаева, — сестра чмокала губами. — Вот парень так парень! Что, неправду я говорю?

Дарима в ответ смеялась:

— Нет уж, сестра, не уговаривай, пожалуйста. Не нужен он мне.

Длинное лицо Долгор вытягивалось еще больше.

— Пэ! — отзывалась она обидчиво. — Не особенно-то кичись. Вот придется беззубому вдовцу чай заваривать, тогда узнаешь…

И так всякий раз… На гуртах, кроме овец, травы и неба, ничего не видишь, думала Дарима, скучаешь о Ганге, а придешь домой — и здесь нет радости. Библиотека, в которой она стала брать книги, вот уже дважды встречает ее большим замком на белой истершейся двери. Кажется, не будет Дариме покоя в доме зятя… Только бы лечь после степной пыльной дороги да уснуть, а сестра Долгор, как несмазанное колесо, скрипит и скрипит об одном и том же — о замужестве.