И так почти у всего доброго мы можем найти христианские корни, но… Миновали века, когда Церковь была голосом, который не могли не слушать. Мы прекрасно понимаем, что дидактичная позиция сегодня невозможна. Разве что в храме, во время проповеди, и то священники сегодня стараются ее избегать. Они хотят быть адекватными и реальности, и ожиданиям человека. Но без подстраивания под них.
Но мы учимся говорить и со светской аудиторией. Хотя это не может сопровождаться отказом от самых важных наших убеждений.
И еще замечу, что очень часто человек, который спорит с Церковью, спорит не с нею, а со своим представлением о ней. Митрополит Антоний Сурожский как-то сказал своему собеседнику-антиклерикалу: «Я с вами совершенно согласен, в такого Бога, как вы описали, я тоже не верю». Так вот, в такую Церковь, как многие ее себе представляют, мы тоже не ходим. У нас другая Церковь.
Безусловно, у Русской православной церкви есть свои принципы, от которых она не может отказаться. Ну а если конкретный священник принимает решение венчать пару, где жених и невеста отметились чуть ли не кощунственным поведением в церкви?
Владимир Легойда: Священник, совершая таинство крещения или венчания, должен быть убежден (насколько это возможно) в искренности намерений человека, который к таинству прибегает. И да, ответственность лежит на священнике, который принимает решение. Но священники не все прозорливые старцы, они могут ошибиться. В 90-е годы у нас часто крестили только потому, что человек изъявил желание. Наверное, этот этап тоже был нужен… Но сегодня предполагаются обязательные катехизические беседы, во время которых в том числе выясняется и отношение людей к крещению.
Что же касается венчания людей, якобы недостойных венчания, то меня лично тут глубоко огорчает высокая солидарность уверенных в их недостоинстве. Почему никто не обрадовался: вот люди пришли к Богу? То есть мы не можем даже допустить чистого помысла у этих людей? Мы хорошие, а они нет?
Мы живем во времена маркировок. И вызывающее поведение по отношению к Церкви маркирует человека.
Владимир Легойда: Понимаю и эти претензии. А что, если это был первый шаг к перемене? Они раздражают, потому что публичные фигуры? Но – публично грешил, публично кайся – это что-то псевдобогословское… Покаянием станет новая жизнь этих людей. Или не станет. Что, кстати, касается каждого из нас.
В первые века на исповеди каялись публично.
Владимир Легойда: Да, но в первые века и годами ждали причастия, если нарушали основные заповеди.
Я думаю, что лучше согрешить в милости, чем в строгости.
Мне рассказывал священник, как к нему пришел один известный молодой деятель культуры, которого все воспринимали как антицерковно настроенного человека… с решением креститься. Священник не очень был настроен на разговор с ним, но начал его. Они проговорили 3 часа. Священник спрашивал: вы понимаете, что вам всю вашу жизнь придется менять? Но по окончании разговора у него не было ни одного аргумента, чтобы сказать пришедшему: вам не нужно креститься.
Церковный телеканал «Спас» открывается зрителю, на нем появляются Познер, Троицкий, знаменитая рубрика «Прямая линия», реклама моды, замечательные советские художественные фильмы… Он превращается в конкурента телеканала «Культура».
Владимир Легойда: Перед нами стояла задача сделать из «Спаса» не канал внутренних церковных коммуникаций, а сильный церковно-общественный канал, сознательно «открытый» и развернутый к обществу. И Борис Корчевников, которого Святейший Патриарх пригласил и благословил возглавить канал, сумел это сделать. Видна уже главная заслуга новой команды: она нашла очень точную интонацию.
Недовольства и нарекания есть. Церковь же не собрание людей, которые на все вопросы имеют одинаковую точку зрения. У людей разные вкусы. (Зиновий Гердт как-то говорил после кинопремьеры: мне фильм понравился, а те, у кого вкус похуже, вообще в восторге. И тут так же.)
Но есть вещи, которые почти всем не нравятся, – это реклама. Но она жестко продиктована экономикой. Я всегда говорю, особенно людям состоятельным: если тебя раздражает реклама на телеканале «Спас», можешь убрать ее, это будет стоить столько то.
Программа «Не верю» рискованная, но церковь идет на риск, заявляя этим, что мы не боимся таких разговоров и готовы к ним. И в общем это удачные проекты, потому что они привели «Спасу» не «спасовскую» аудиторию. Так, например, сделанная издательством «Никея» и выходившая на «Спасе» программа «Вера в большом городе» собирала аудиторию, готовую прийти на ведущую Валерию Германику.
Читатель «Российской газеты» Владимир Аркадьевич Рогатнев спрашивает, каково отношение Церкви к насилию в семье. Он слышал по радио, что надо разрушать патриархальное мировоззрение россиян, а Церковь этому мешает.
Владимир Легойда: Церковь, конечно, против насилия в семье. Что же касается законопроекта о профилактике насилия, то дискуссия началась еще до обнародования текста законопроекта. И закон с ходу оброс разного рода страшилками. Сейчас, когда текст опубликован, мы его внимательно изучаем вместе с нашим правовым управлением. С законодателями-разработчиками мы также находимся в рабочем контакте. Очень надеюсь, что все наши озабоченности будут услышаны и учтены.
Что же касается патриархального мировоззрения. Ну у нас же не эпоха Домостроя. Если под этим имеется в виду классический строй семьи – папа работает, мама сидит с детьми, то у церкви нет канонического определения, что именно так должно и быть. Хочет мама работать, пусть работает. Хочет папа дома сидеть с детьми – прекрасно. С тезисом «Самое главное для женщины – это материнство» соглашусь только вместе с тезисом, что «Самое главное для мужчины – это отцовство». А в противном случае это будет как-то странно.