Вадим остался один на один с обомлевшим кассиром.
– … Вот это баба, – изумленно произнес тот, позабыв, как, чуть ранее, ему едва не разнесли череп из-за трех жетонов.
– Какая баба? – переспросил Вадик.
– Эта ж цыганка. Как ты ее назвал? Кобра?
– Где Кобра? Где цыганка?
– Была же…
– Да? Ты ее видел? Ты ее хорошо разглядел?
– …?
– Эта баба, – сказал Вадим, растопырив пятерню перед носом кассира, как при первой встрече. – Эта изумительная женщина хочет есть, ты слышал?
– Да, слышал. – Мужик вновь окосел.
– Если сегодня в этом городе не найдется того, кто сможет накормить эту бабу, она завтра поднимет Неву настолько, что не видно будет телевизионной вышки. – Вадим опустил руку: – Женат?
– Женат, двое детей, – отрапортовал кассир, чтобы его не убили.
– Любишь жену? – Вадим открыл сумку.
– Да.
– А детей?
– Да.
– Купишь детям игрушки, – распорядился Вадим, выложив мужику сто баксов двадцатками и десятками. – А с женой выпьешь за мое здоровье. А я выпью за твое.
13
Он выпил в "Корчме" на Среднем проспекте Васильевского острова, в кабачке студентов и промышленных кадров. Более того, он оставил там триста баксов, угостив всех, кто оказался с ним под одной крышей.
– "Ни земли, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать…" – затянул один осоловевший студент. Он сидел напротив Вадима, заливал пивом горечь нищеты и вспоминал Бродского.