— Тебя когда-нибудь, случаем, не назначали убирать банк? — спрашиваю я.

— Боже, ты такая смешная, — говорит Анна и глотает воду, словно та вдруг наполнилась ядом. — Мне никогда не нужно ничего убирать, даже собственный дом.

— Ясно.

— Мы должны заботиться о себе, знаешь ли! — провозглашает Анна. — Особенно сейчас, со всеми этими бомбежками и сбежавшими преступниками. И я слышала что-то о диком чудовище, похожем на дракона. Что вообще такое — жизнь? — Она качает головой, затем смеется. Настоящим, счастливым смехом.

Меня сотрясает дрожь, но почему? Я расстроена? Мне холодно? Я в безопасности? Мне страшно?

— Да ты вся трясешься! — говорит Анна и оборачивает меня краем своей кашемировой накидки, действительно только самым краешком с бахромой. Мы секунду сидим так, одновременно удобно и не очень, губы Анны сложились, и на ее лице появилась гримаса, которую я не могу расшифровать. Когда мы были маленькими, за каждой дверью скрывалась тайна. Каждая тайна скрывала жемчужину. Мы находили комнаты, сокрытые в других комнатах, находили чьи-то останки, сокрытые под холмиками земли. Мы с восторгом странствовали по всем поверхностям и всегда что-то находили. А теперь Анна забрала все тайны себе, накинув их на плечи, словно безразмерный свитер. Я кое о чем догадываюсь: повзрослеть — значит не разгадывать загадки, а превратиться в одну из них.

Круглый голос прыгает вниз по ступенькам, как веселый звонкий мячик. Конечно, Анна знает его, потому что кричит в ответ:

— Минутку, малыш!

Она вся вытягивается, расправляет плечи, вскидывает голову.

— Мы хотели посмотреть фильм, — говорит она, и я впервые замечаю два бокала и две тарелки. Две салфетки. Два пульта, еще два — на полке и еще один на керамической тарелке.

— Так много пультов.

— Ну да. Мы все время забываем, на какой из них зачем нужно нажимать. Никогда не могу нормально настроить громкость! — Она поджимает ноги под себя и, кажется, предлагает сделать то же самое и мне. Она откидывается на спинку дивана и протяжно зевает, и я думаю, может, Анне скучно?

— Тебе нужно остаться, — говорит Анна, зевая снова, и последнее слово из-за этого звучит как «стать-ся», и тут я понимаю. Выход — здесь. Здесь, в этом неясном, подавленном зевотой слове, точно тайная дверь.

— Нет-нет, я уже пойду.

— Может быть, все-таки составишь нам компанию? Почему ты не хочешь стать-ся? Ты же только пришла.

— Я его уже смотрела. На самом грандиозном экране. — Я указываю на телевизор, где стоят на паузе вступительные титры. Я узнаю тот самый фильм, который демонстрировал капитан пиратов в рамках свой придуманной ретроспективы. — Его показывали нам через проектор, — говорю я.

— Здорово! Как в уличном кинотеатре?

— Да, как в уличном кинотеатре.

— Круто. Но мы можем посмотреть что-нибудь еще. Мы можем посмотреть что угодно. Или ничего. Стань-ся.

— Окей. Хорошо, может, я останусь.