— Ясно, — говорю я и вешаю пончо у входа в пещеру.

— Ты должна вернуть те листовки, все до одной.

— Просто забрать их?

— Забрать. — Она откашливается, вытирает нос. — Помни, правила те же. Если ты не вернешь все листовки до единой, случатся страшные вещи. О, мои бедные листовки!

Я набрасываю пончо на плечи и разворачиваюсь, чтобы в обратном порядке повторить свой путь. Пожалуйста, могу я забрать эту листовку? Пожалуйста, могу я забрать ее обратно в мою пещеру? Где-то мне везет больше, где-то меньше. Одна женщина уже выкинула свою листовку, и я нахожу ее в мусорке у порога.

Мужчина обнаруживает листовку, засунутую под дверной коврик.

— Ой, заберите! — говорит он, пихая ее мне, словно та обжигает ему руки.

Женщина подложила листовку подо что-то.

— Блин! — вскрикивает она и бросает ее мне в лицо, словно та обжигающе ледяная.

— Держите, — говорит семья, снимая листовку с холодильника из-под магнита и засовывая в мой карман.

Если я даю листовку, а потом забираю ту же самую листовку, значит ли это, что весь опыт уничтожен? Что мне делать с изящной простотой этого исправления, исправления, которое уничтожает и меня? Я решаю оставить небольшое напоминание в мире, несколько не возвращенных, не искомых листовок. Я знаю, что меня предупреждали так не делать, но не выношу задания, которые нужно вначале выполнять, а потом развыполнять обратно. Потому что, в конце концов, кто я такая после этого?

Я возвращаюсь в пещеру с карманами, не совсем забитыми листовками, нескольких не хватает. Стены в пещере покрыты плесенью, директор не замечает моего возвращения. Но я ясно вижу ее. У нее хвост, гладкая, даже на вид твердая шкура покрывает лицо директора. Улыбка стала гримасой недовольства и рыка, глубокие складки вокруг рта выпускают на свободу потоки огня. Точнее, не совсем огня, а чего-то похожего на огонь, чего-то родственного ему, какого-то голубоватого жара с золотыми вкраплениями, с волшебным сиянием вытекающего изо рта прямо на стопки свежих листовок.

— Эм-м, — удается мне выдавить из себя.

Она оборачивается ко мне, и я вижу, как морщится ее лицо, точно влажный корнеплод, из которого делают смузи, что-то, честно говоря, прекрасное.

— Что? — рьгчит она, протягивая мне новую стопку свежеотпечатанных листовок. — Держи. Опечатка исправлена. Пока тебя не было, я все исправила.

— Хорошо. А еще что-то случилось… пока меня не было?

Ей требуется минута, чтобы заметить чешую, хвост, как он закручивается и оборачивается вокруг ее лица, глаза ее раскрываются еще шире.

— Я смотрю, ты вернула не все листовки, — рычит она, и с каждым словом рычание становится все громче.

— Но я вернула большинство!

— Я предупреждала тебя, — рычит она все сильнее, и я вижу ее зубы, размером с мой кулак, — что может случиться страшное.