— Ну, мне и в своей одежде неплохо, прости.

— К твоим волосам этот наряд чертовски подошел бы.

— Нет, спасибо, правда, я не хочу.

— Ну, если ты считаешь, что тут кто-то будет спрашивать о твоих желаниях, то я для приличия сделаю так, что повязка на глазу у тебя появится на всю жизнь, — предлагает она.

То есть она собирается оставить меня без глаза? Для приличия? Мне всегда казалось, что для приличия делают что-нибудь другое.

— Я имела в виду, — отвечаю я, — она больше подойдет первому помощнику по работе с командой.

— А, тому парню! — радуется она и перестает давить на меня, заметив, видимо, мое напряжение. — Кстати!

Она прячет повязку в карман.

Длинноволосый поднимается в «воронье гнездо», чтобы приступить к выполнению обязанностей попугая, так что мы спускаемся вниз и оставляем его одного. Пусть занимается своей птичьей работой. Когда я поднимаю на него глаза, то замечаю, что он наблюдает за мной все с тем же странным выражением на лице — одновременно и жестким, и мягким.

В выходной день мы с Перл нарезаем круги по палубе и разговариваем. «Хорошо погуляли — хорошо потолковали», — говорил мой крысопарень после наших долгих прогулок по магазинам.

Перл держится ближе к краю, я шагаю рядом. Мы обе любим попкорн. Обе любим сдирать обгоревшую на солнце кожу. Обе производим не лучшее первое впечатление. Я открываю свой бумажник, и фотографии моих парней длинным веером вываливаются прямо на палубу. Перл с уважением и интересом рассматривает их лица.

— У этого красивый подбородок, — говорит она. Красивое то, красивое это.

За бренди Перл терпеливо показывает, как завязать фал, булинь и полуштык. Пальцы мои ноют от жесткой веревки.

— Вот так, — говорит Перл, массируя их прохладным кремом.

Держаться за руки довольно приятно, особенно если это не цель, а средство для совершения других действий.

— Попробуй развязать, — предлагает она, и ее густой, сладкий, как мед, голос звучит убедительно. Я вонзаю пальцы в «баранью ногу», или «колышку», как еще называют этот узел. — Ого! А ты настоящая! Дарле бы понравилась.

— Не совсем, — говорю я и потираю руки. — А вот ты как будто родилась, чтобы вязать эти узлы.

Я чувствую, как где-то рядом пролетает осколок ревности. Перл хмурится.

— Как ты можешь говорить, для чего я родилась?

Она права. Что я могу знать? Перл сидит в кресле и проводит ладонями по лицу, будто то надевает, то снимает невидимую маску. Обычно так выглядят те, кто вот-вот исторгнет из себя свою историю. Я знаю, что мне суждено услышать ее.