— Спасибо, — говорю я.
— От морской болезни есть только одно лекарство. Оно очень простое. Подумай хорошо и ответь, насколько тебе нужна эта работа.
— Очень нужна, — отвечаю я и вытираю рот.
— Замечательно. Ты видишь, что бывает с теми, кто нам не нравится, — говорит первый помощник капитана и показывает на кота с деревянной ногой.
Я показываю большой палец — он принимает это за ответ и улыбается.
— Помни, это я тебе помог! Я — твой верный помощник. А если помощник — значит, и товарищ! — Первый помощник двумя влажными пальцами гасит в каюте свет и закрывает дверь, давая мне возможность поспать.
Наутро я даже испугалась того, насколько прекрасно себя почувствовала. На двери висела записка: «Лучшее ведро — чистое ведро, а чистое ведро необходимо заполнить».
Ежедневно я заполняю бортовые журналы и поддерживаю идеальный порядок на рабочем столе. Я мою палубу и убираю чистые ведра компании. Затем нахожу какой-нибудь неразобранный угол на судне — и разбираюсь с ним. Еще я изучаю «Пиратскую книгу обременений», «Пиратскую книгу преступлений» и «Книгу ремесел для юного пирата». Работа расцветает перед моими глазами сама по себе — даже торопить ее не нужно.
Платят мне на этом судне довольно прилично, как Фаррен и обещала, хотя, полагаю, я просто не знаю уровня зарплат на кораблях, так что не могу судить. И вообще до этого случая я была лишь на одном судне — тощем каноэ, уткнувшем нос в заросший травой берег озера. В далеком детстве.
Однажды мне выдали конверт с прозрачным окошечком, такой, куда обычно кладут чеки, но вместо чека там пересыпались и переливались три красных камня — рубины.
У человека, который раздает зарплату, длинные кудрявые волосы и ямочка на подбородке. По ночам он часто бродит по судну и повторяет разговоры, которые слышал днем. Он очень похож на моего самого накофеиненного парня, единственного, кто постоянно ужасал меня. Днем он взбирается на мачту, утыкается носом в небо и начинает размахивать руками.
— Он тут вместо нашего попугая Мориса, — объясняет мне один из сослуживцев.
Я вижу этого человека-попугая неподалеку каждый вечер после заполнения бортового журнала. Радует, что он тоже временный, как и я.
Когда наконец мы встречаемся нос к носу, он останавливает меня взмахом руки, как взмахом крыла, кладет мне ее на талию и ведет в укромный уголок. Там он как будто переламывается, что-то происходит с его лицом — оно становится одновременно и мягче, и жестче. Кажется, я даже замечаю у него едва пробившуюся щетину там, где ее только что не было. Он становится совершенно другим. Говорит, что скоро меня заставят прогуляться по какой-то доске, или уволят, или что-то еще.
— Они скоро выбросят тебя за борт, вот увидишь, — уверяет он.
Нет, он совсем не похож на моего самого накофеиненного парня. Рука, которую он все еще прижимает к моей спине, тверда, как стена.
— Прости, что?
— Вот увидишь. Они отправят тебя прогуляться подоске!
— Объясни.
— Я просто тебя предупреждаю, — говорит он и уходит так, будто сказал что-то совершенно обыденное.