В библиотеке было холодно, камин давно погас, но Софи не чувствовала озноба. Дэниэл

стоял совсем рядом с ней, и тепло его тела согревало ее, как огонь.

— А вам хотелось выбирать?

— Нет. — Дэниэл покачал головой, улыб­нувшись, как будто обнаружил что-то новое и забавное в мире, в котором не осталось загадок. — Хочется думать, что вы были пра­вы; едва ли я мог бы выгнать беззащитное животное на мороз.

— Конечно, не могли.

«Странно, как лицо человека может изме­ниться всего за несколько часов», — подумала Софи. Тень щетины покрывала его щеки, ска­пливалась в глубокой ямке подбородка. Ей захотелось узнать, что можно почувствовать, если прикоснуться к его щетине кончиками пальцев.

— Тот Дэниэл, которого я знала, слишком хорошо понимал, что такое честь и ответствен­ность, чтобы совершать что-либо немилосерд­ное.

— Тот Дэниэл, которого вы знали? — Он нахмурился, и меж его темных бровей залегла глубокая морщина. — Вы говорите так, будто я умер.

— Неужели? — Софи смотрела в его тем­ные глаза, чувствуя, как время отступает, вспо­миная тот единственный раз, когда он обнимал ее. Двадцать один год прошел с тех пор. Целая вечность с того вечера, как он танцевал с ней тот единственный вальс, то единственное мгно­вение, которое она хранила между страниц памяти, как засохшую розу. Помнит ли он тот бал?

— Прошло столько времени с тех пор, как мы были друзьями, — продолжала она. — Тог­да мы были еще детьми. Наверно, в каком-то смысле мы действительно умерли. Те люди, которыми мы были тогда, больше не суще­ствуют.

Он рассматривал ее лицо, стиснув зубы, и в его взгляде появилось что-то свирепое, как будто он боролся с мрачным демоном, преследовавшим его целую вечность.

Он глубоко вздохнул.

Софи затаила дыхание.

— Софи, я…

Прижав книгу к груди, она застыла в ожи­дании, надеясь услышать слова, которые уне­сут прожитые годы, — слова, которые могут воплотить в жизнь ее вечную мечту.

Но Дэниэл отвернулся.

Софи почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. Глупая старая дева, размечталась попусту!

Дэниэл подошел к окну и раздвинул темно-красные бархатные шторы. Заскрипели кольца, скользящие по медному стержню. Он распах­нул ставни, как будто был пленником, спа­сающимся бегством. Сквозь обмерзшие стекла струился лунный свет, освещая лицо страда­ющего человека.

— Я думал о том, что вы сказали сегодня. О Лауре. Вы были правы — я не знаю свою родную дочь.

Софи стояла рядом с часами, маятник которых отмечал уходящие секунды.