Свет утреннего солнца делал заметнее морщинки вокруг глаз, но в остальном Цезарь выглядел подтянутым и крепким.
– Это нехорошо? – поинтересовалась я, поскольку подумала, что любовное действо при свете сулит новые ощущения.
– Это против римских обычаев, – усмехнулся он. – Разве ты не слышала, что днем любовью занимаются лишь развратные жители Востока? Впрочем, ты ведь и сама с Востока?
– Разве то, что делает Цезарь, может быть не римским?
– Есть люди, которые считают себя вправе определять, что является римским, а что нет. Иногда даже мне приходится учитывать их мнение. – Он позволил себе слегка ухмыльнуться. – Пока приходится… хотя я нахожу их суждения не бесспорными. Так вот, по их разумению, предаваться плотским утехам можно лишь в темноте.
– И кто эти ревнители морали? – полюбопытствовала я.
– Цицерон, Катон, Брут… впрочем, тебе нечего беспокоиться из-за их ханжества.
– И тебе тоже, пока ты здесь, – промолвила я, взяв его за руку, но тут же отпустила ее: я почувствовала, что мысленно он уже занялся делами предстоящего дня.
Цезарь отошел к другой стороне комнаты, где валялась его брошенная одежда, и быстро (я подивилась тому, как это получается у солдата) оделся.
– Я распорядился, чтобы твой… – начал говорить он, когда послышался стук в дверь.
Цезарь рявкнул:
– Войдите!
Двери распахнулись, и вошли Птолемей и Потин. Теперь я поняла, почему Цезарь встал и оделся, а я не успела. На мне не было ничего, кроме простыни. Так он и задумал.
Визитеры ахнули и разинули рты. Птолемей, судя по физиономии, был готов удариться в слезы, а жирный Потин в кои-то веки потерял дар речи и лишь растерянно качал головой, похожей на голову ибиса. Он вытаращился на меня, на царскую постель, сбитую после наших любовных игр, потом перевел взгляд на спокойно улыбавшегося невозмутимого Цезаря и все понял.
– Так нечестно! – взвизгнул Птолемей. – Нечестно! Что
Он повернулся и выбежал из комнаты.
– Великий Цезарь, – начал Потин дрожащим высоким голосом, – мы весьма удивлены присутствием…
– Остановите мальчишку, – приказал Цезарь своим солдатам, что несли караул у его дверей. – Остановите, пока не удрал!
Но это оказалось не так-то просто. В отличие от римлян мой брат знал все тайные ходы и лестницы дворца. Прежде чем его догнали, он успел выбежать во двор к ограде, отделявшей дворцовую территорию от города. Там всегда собиралась большая толпа, и сегодняшний день не был исключением. Из окна комнаты я видела, как он ринулся к собравшимся людям, сорвал с головы царский венец, злобно бросил его на землю и ударился в слезы.
– Меня предали! Предали, предали! – кричал Птолемей, пока не захлебнулся в истерических рыданиях.