Хармиона остолбенела, лицо ее побелело, рука, поднесенная ко рту, замерла.
«Цезарь мертв. Цезарь мертв. Нет, не может быть. Цезарь не может умереть».
Нет, невозможно, чтобы я услышала эти слова. Не сейчас, когда все опасности миновали, старые войны закончились, новые еще не начались, а он окружен почестями…
Странный холод охватил меня: настойчивый, неотступный, увлекающий в никуда, за пределы времени, где есть только он, холод, и ничего больше.
Нет. Такого не может быть. Это неправда.
Словно со стороны я услышала собственный вопрос:
– Да что случилось? – и поймала себя на том, что поглаживаю отрока по волосам, утешая его, будто собственного ребенка.
Он ошибся. Он все объяснит. Или… Если и правда случилось несчастье… Цезарь, конечно, только ранен.
– Откуда ты знаешь, что Цезарь убит? – спросила я как можно мягче, почти шепотом, как будто ужасные слова, произнесенные вслух, становились истиной.
В ответ он лишь зарыдал. Я не могла больше выносить этого, не могла ждать, пока он опровергнет сказанное. Меня окутывал кокон леденящего ужаса.
– Говори! – закричала я, утратив контроль над собой.
Важнее всего было услышать, что сказанное – неправда, нелепая ошибка; или, если это не ошибка, что я смогу исправить содеянное. А не я, так кто-то другой – есть же в Риме врачи…
Я затрясла мальчика за плечи, но он зарыдал еще громче.
– Расскажи мне, что ты видел! – воскликнула я. – Цезаря убили в его доме?
«Но дома бы его защитила стража… Нет, он же распустил телохранителей!»
– Нет, не в его доме, – всхлипнул юноша.
Почему-то эти слова уверили меня, что произошла ошибка. Во-первых, паренек – домашний слуга, и откуда ему знать, что произошло в другом месте? Во-вторых, не могли же напасть на Цезаря в доме Лепида, а тем более в сенате.
– Кто-то пытался напасть на него на улице? – спрашивала я. – Грабители? Но он бы защитил себя.
Значит… О, эти слова!
– Н-нет, – выговорил мальчик. – Они убили его в сенате. На глазах у всех! Они окружили его, стали наносить удары кинжалами и убили. Их было много, и он закрыл лицо и умер у подножия статуи Помпея. Той самой, которую только что вернул.