— Протест отклонен.

Интересно, хотя бы один мой протест будет принят на протяжении того времени, что Остин разглагольствует. Или судья задался целью огородить подозреваемого ото всех неожиданностей, памятуя об обязанностях перед друзьями Остина.

— Какое впечатление о Томми у вас сложилось, мистер Пейли?

— Он показался мне очень одиноким. Я не заметил, чтобы он общался с кем-то из детей.

— Вы разговаривали с ним?

Остин задумался.

— Пожалуй, наравне с остальными, хотя нет. Наше с ним общение было достаточно интенсивным, ведь он постоянно подходил к дому. Разговоры не выходили за рамки общепринятых.

— Вы когда-нибудь приглашали его в дом?

— Нет. В этом не было необходимости. Я боялся, что дети могут что-нибудь испортить.

— Вы брали Томми куда-нибудь с собой?

— Никогда.

Остин одарил каждого из присяжных самым прямодушным взглядом. Я поражался его изворотливости. Он умел казаться убедительным. Остается дождаться, поверят ли в его искренность люди, которые впервые увидели его в зале суда? Кому, как не мне, было знать умение Остина приврать. Эту модель поведения он выработал много лет назад. Ему ничего не стоило подстраивать встречи с Томми без свидетелей. Я вспомнил рассказ мальчика, как они вдвоем притаились за дверью и хихикали, что другие дети не попадут в дом. Гнусность с ребенком Остин совершил в чужом доме, потом незаметно доставил его на место. Кто мог опровергнуть показания Остина, кроме Томми? А тут еще этот Мартин Риз с его разоблачениями! Мне стало страшно от хладнокровия, с которым держался Остин.

Элиот сурово посмотрел на своего клиента.

— Остин, ты когда-нибудь дотрагивался до Томми в сексуальных целях?

— Я вообще не помню, чтобы я дотрагивался до него. Нет. Я никогда не чувствовал сексуального влечения к Томми.

— А у тебя была такая возможность? — настаивал Элиот.

Остин покачал головой.

— Мы никогда не оставались наедине. На улице мы беседовали на глазах у всего квартала. Этим ограничивались любые контакты.

Элиот удовлетворенно кивнул.

— Почему он вдруг решил обвинить тебя в этом?