— Привет, Марк. Рад тебя видеть.
Ложь, порожденная вежливостью. Я предоставил Элиоту выбрать место встречи, и он ответил, что заедет ко мне. Думаю, ему бы не доставило удовольствия населять свой дом грустными воспоминаниями.
— Проходи, Элиот. Рад, что ты пришел. Выпьешь чего-нибудь? Виски?..
— Можно чаю? — спросил он. В Техасе это означает чай со льдом, поэтому он уточнил. — Горячего чаю?
Меня удивила его просьба, и он последовал за мной на кухню, чтобы объяснить.
— Раньше меня донимала жара. Тот еще климат! Но дело идет к старости. После захода солнца меня одолевает холод. Теперь понимаю, почему пожилые люди перебираются сюда на зиму.
И правда, на Элиоте был костюм-тройка, жилет застегнут, он пришел в шляпе, которую успел снять. Он выглядел как на карикатуре. Спереди свисала золотая цепочка от часов. Я знаю Элиота. Он облачался так ради внешнего эффекта, являя собою образ пожилого общественного деятеля, не сошедшего до времени с политической арены. Ему можно было позавидовать. Его экипировка в тот вечер доказывала, что он во всеоружии.
Было шесть часов вечера. Последние лучи солнца осветили балкон и проникли в гостиную. Пока мы ждали, когда закипит вода, наступили сумерки. Через несколько минут мы вернулись в гостиную. Элиот нес чашку на уровне носа, вдыхая аромат чая.
— Единственный орган чувств, который не подводит с возрастом, — сказал он.
— Что же, хорошо, — ответил я. — Мне нужен твой нюх.
Я сел в кресло, Элиот примостился рядом в уголке дивана. Я взял два пульта, включил телевизор, затем видеомагнитофон. Элиот уставился на экран так, будто ожидал увидеть нечто сверхъестественное.
— Я не знаю другого такого человека с твоим чутьем на ложь. Я попрошу тебя посмотреть пленку и сказать, что ты об этом думаешь. Это не долго.
— Конечно, — кивнул Элиот.
Совсем стемнело, и моя комната стала напоминать театральный зал. Я нажал на кнопку, и на экране возник кадр, вскоре принявший более четкие очертания. Маленький мальчик сидел на высоком стуле, отчего казался еще меньше. Это был Кевин Поллард.
Кэрен Ривера попросила, чтобы он вспомнил, что с ним произошло. Кевин согласился и спокойно принялся описывать поездку на машине, незнакомые улицы, мелькающие дома. Углубляясь в рассказ, он все больше оживлялся. Выражение его лица изменилось, оно уже не принадлежало смущенному мальчику, а ребенку гораздо младше, который напуган темнотой и неизвестностью.
Когда машина остановилась, они оказались в страшном лесу, где тени и деревья напоминали скрюченные пальцы. Кевину было не по себе, а мужчина начал терять терпение. Он уже не мог обращаться с малышом вежливо.
Кевин вздрогнул, воспоминания о боли и страхе отразились на его лице. Он заплакал. Он плакал до конца интервью.
— Мы уехали, — наконец сказал Кевин. — Он все время просил прощения и купил мне мороженое.
Я перемотал пленку, будто собираясь прокрутить снова. Вместо этого выключил телевизор, и экран утонул в темноте. Воцарилось молчание. Я смотрел на погасший экран. Я не повернулся к Элиоту, пока не включил лампу. Свет, казалось, захватил его врасплох.
Его лицо было искажено, как у Кевина. В глазах стояли слезы. Остывший чай ждал его на кофейном столике.