Моркар действовал решительно: во главе большого отряда он двинулся к месту нахождения короля, чтобы убедить (или заставить силой) его признать свершившийся факт, то есть смену эрла в Нортумбрии. Моркара встретил не монарх, а Тостиг, который потребовал от мятежников сложить оружие. Те в ответ двинулись на Оксфорд, не встречая по пути сопротивления.
Нашлись люди, которые увидели в этих событиях «руку Гарольда», открыто враждовавшего с младшим братом: их отношения давно перешли через все разумные пределы. Не случайно один из современников писал о восстании танов Нортумбрии, то есть северян Англии, следующее:
«Я не смею и не хотел бы верить, что такой властитель может оказаться виновным в подобном преступлении по отношению к собственному брату. Между тем сам эрл Тости обвинил его, свидетельствуя перед королем и его двором; но Гарольд поклялся в своей невиновности, но, увы, правда и то, что он был щедр на клятвы».
Это высказывание говорит нам о том, что разбор восстания танов севера Англии проходил в королевском дворе «шумно»: брат обвинял брата перед королем и двором. Это первое. И второе: в королевском окружении уже хорошо знали о клятве Гарольда, данной в Нормандии герцогу Вильгельму: тот прозорливо позаботился о распространении слуха о том в столичном Лондоне.
В те дни король Эдуард Исповедник занемог и приказал перевести себя в Вестминстер. Здоровье его ухудшалось с каждым днем, и теперь эрл Уэссекса управлял страной от его имени. При дворе, в столице было ясно, что дни монарха сочтены и что пора подумать о том, кто примет от него английскую корону.
Гарольд сумел разрядить обстановку. Он лично встретился с Моркаром и признал его эрлом Нортумбрии. Тостиг изгонялся из Англии. На ее севере к полной власти пришла местная знать, род Годвина правил теперь только в южной части страны, в том числе и в столичном Лондоне. В недалеких событиях – завоевательном вторжении Вильгельма Нормандского на английский север – Нортумбрия и Мерсия окажутся «в стороне от событий» на берегах Ла-Манша.
Тостиг сперва бежал на французский берег, найдя себе прибежище в одном из монастырей. Известно, что успокаиваться он не стал, начав поиск возможных союзников и вариантов возможных действий не сколько против родного старшего брата, сколько против собственного отечества. Можно только удивляться, что Тостиг не стал союзником Вильгельма Нормандского: тот вполне мог пообещать ему многое.
Известно, что Тостиг некоторое время «гостил» в Нормандии. Перед этим бывший эрл безуспешно пытался склонить на свою сторону графа Фландрии, но тот не стал ввязываться в откровенно авантюрное дело. Во Фландрии беглец не получил ни денег, ни войска. Потерпев здесь полную неудачу, неуемный Тостиг установил отношения с норвежским королем Харальдом Хардратом. Есть сведения, что изгнанник принес ему вассальную клятву. После этого Харальд Суровый «встал на сторону обиженного вассала»: он был обязан его защитить.
Тем временем тяжелая болезнь «не отпускала» короля Эдуарда Исповедника, который слег в постель и уже не покидал дворца. Он уже не занимался делами страны, доверившись во всем Гарольду, но тот был лишь первым из эрлов. Монарх был настолько плох, что издаваемые указы собственноручно им не подписывались.
Считается, что в конце жизни «тихого» монарха централизация государственной власти заметно ослабла. Выправить такое положение история Гарольду Кроткому времени не дала. Говоря иначе, Английское королевство во время двух иноземных нашествий 1066 года – датских викингов и потомков викингов из Нормандии – внутренним монолитом в истории не видится.
Единственно, что заботило уходящего из жизни монарха в последние дни его довольно неволнительной жизни, так это завершение строительства бенедиктинского аббатства в Вестминстере. Церковь Вестминстерского аббатства была освещена в последние дни жизни Эдуарда Исповедника, но на торжественной церемонии король уже не присутствовал, будучи прикован к постели.
Часть 2. Смерть короля Эдуарда и воцарение Гарольда. Нормандское вторжение через Ла-Манш. Битва при Гастингсе
В скором времени, 5 января 1066 года, король Эдуард Исповедник умер. Монархом он был далеко не тираном Средневековья, человеком религиозным, и потому подданные могли сожалеть, что такой самодержавный венценосец ушел из жизни. Короля Эдуарда оплакивали и при дворе, поскольку к своему окружению он относился благосклонно, особо не своевольничал и мало кого обижал. Уж такой он был венценосец, заслужив для истории еще при жизни достойное прозвище, став Исповедником. С его смертью угасла великая династия саксонских королей.
Эдуард Исповедник уходил из жизни с короной на голове. Рядом с ним находилась королева Эдита, сестра Гарольда. Умирающий нашел в себе последние силы, чтобы объявить завещание. Документально оно не известно, поэтому современники и последующие исследователи толковали и толкуют его каждый по-своему.
История сохранила для нас «Житие короля Эдуарда», безвестный автор которого являлся бывшим монахом аббатства Сен-Бертен в Сент-Омере. Там дано описание последних дней жизни прикованного к постели короля Эдуарда Исповедника. С ним все это время находилась возвращенная во дворец королева Эдит, «которая грела на груди ноги умирающего», ее брат эрл Гарольд, сенешаль королевского замка Роберт Фиц-Вимарх, архиепископ Стиганд, другие приближенные.
Автор «Жития короля Эдуарда», который, возможно (так считает ряд исследователей), служил королеве Эдит, записал последние слова умирающего венценосца, которые с протянутой рукой были обращены к Гарольду:
«…Я передаю под твое покровительство эту женщину и королевство. Служи ей и почитай ее с преданным почтением, как свою госпожу и свою сестру, кем она и является; не отнимай у нее, пока она жива, ничего из того, что она получила от меня.
Я поручаю тебе также людей, покинувших свою родину из любви ко мне и верно служивших мне до сего дня. Прими у них клятву верности, если они пожелают тебе служить; в противном случае позволь им свободно удалиться обратно за море вместе со всем, что они получили у меня на службе.
Приготовь мне могилу в монастыре, в том месте, которое было тебе указано. Не откладывай сообщение о моей смерти; пусть о ней станет известно повсюду, чтобы все верующие могли молиться за меня, грешника, и просить милосердия у Всемогущего».
В ту эпоху письменные завещания любых лиц еще «не вошли в моду», и поэтому слова умирающего, произнесенные, пусть и с трудом, являлись его последним королевским словом. То есть подлинным завещанием.