В ее голосе слышалась неуверенность.
– Безусловно, она при нем, – сказал Бэкенхем. – Какой мужчина не стал бы ценить и беречь твою любовную записку, дорогая? Даже сочиненную под давлением обстоятельств.
С насмешкой в адрес Бэкенхема Пирс сунул руку в жилетку и вытащил довольно потрепанный на вид кусок бумаги.
Джорджи хотелось броситься на Пирса, расцарапать самодовольно улыбающуюся физиономию, вырвать у него из рук собственные фальшивые слова и бросить в огонь.
Воспользуется ли Бэкенхем возможностью уничтожить письмо? Она надеялась, что он сожжет его, даже не взглянув на содержимое.
Но нет. Взяв письмо он, опустив голову, вчитывался в строчки.
Она молча стояла рядом, чувствуя, как расстояние между ними увеличивается.
Время, пока Бэкенхем читал письмо, отсчитывалось минутами, даже секундами. Джорджи оно показалось вечностью. Сердце в груди разрывалось. Ладони стали влажными. Она чувствовала на себе острый как игла взгляд Пирса. Молчание Бэкенхема сдавливало ей горло.
Джорджи заметила тень на лице Пирса, отраженную в изгибе губ, особенный блеск его глаз. Она никогда не назвала бы это любовью. Джорджи отказывалась удостоить такого имени непонятное чувство в его душе. Но что-то тревожило Пирса, глубокое чувство, которое он к ней испытывал, наконец проливало свет на прошлое.
В одно мгновение все мысли и ощущения в ее голове сложились в одну картину. Джорджи не могла сейчас думать об этом.
Она осторожно следила за каждым движением Бэкенхема, читающего любовную записку невесты сопернику. Его лицо было каменным и не выдавало никаких эмоций.
Что он будет думать о ней? Она станет ему неприятной. Хуже того, возможно, Маркус поверит в правдивость письма.
Когда Пирс приказал написать записку, восемнадцатилетняя девочка даже близко не понимала ничего об описываемых ею вещах. Вдруг ее слова покажутся Маркусу слишком правильно подобранными, слишком подлинными?
Бэкенхем потер уголок губ рукой, и внезапно из его груди вырвался смешок. Затем еще один.
Джорджи подумала, что ослышалась. Но граф и впрямь веселился.
– Что в этом смешного? – не выдержала она.
– Вы величайший из любовников, – зачитал он из письма. – Твоя проза, моя сладкая Джорджи. Она бесценна.
Девушка покраснела, издав вздох облегчения, не способная обижаться сейчас на критику ее литературного стиля.
– Мне было всего восемнадцать лет. Я понятия не имела, о чем писала.
Веселье Бэкенхема стало последней каплей. Пирс повернулся спиной к ним, опираясь плечом о каминную полку.