Был очень рад узнать из вашего письма, что вы опять уехали в Бретань вместе с де Ханом[51]. Если вы разрешите, я, весьма вероятно, приеду, чтобы провести с вами месяц и написать несколько марин, но главным образом, чтобы снова повидать вас и познакомиться с де Ханом. А затем мы можем попытаться создать что-нибудь неторопливое, серьезное, такое, что мы, вероятно, создали бы, если бы могли продолжать работать там, на юге".

Весь день Винсенту покоя не давал этот долг, и он постоянно возвращался к этой теме. На тот момент у него не было денег, но он со дня на день ждал пятидесяти франков от брата, и тогда он непременно мне отдаст. Напрасно я успокаивала его и говорила, что мне не к спеху, он клялся, что ненавидит долги и его так воспитали — никогда не тратить больше того, что при нем, чем он и гордится. Назавтра, ближе к полудню, он явился к нам в дом, чего никогда не делал после инцидента с моим отцом по поводу Гийомена, и когда Луиза пришла сообщить мне о его приходе, она добавила, что у него до странности радостный вид. Почтальон принес письмо Тео с обещанными деньгами, и он пришел вернуть долг; вид у него действительно был такой, как будто он тяжесть с плеч сбросил, словно я могла усомниться в его искренности; я только поблагодарила его за обязательность. На мне был рабочий халат с отпечатками пальцев, потому что я писала натюрморт. Винсент, глянув на разноцветные пятна, вдруг заявил, что хотел бы посмотреть на то, что я пишу. Впервые он высказал такое желание. До сих пор он проявлял к моей работе очевидную холодность, почти пренебрежение, я была приятно удивлена его просьбой и сказала себе: Как, я его интересую? Все меняется. Это хороший знак. Я пригласила его в мастерскую на первом этаже, которую делила с отцом, — Винсенту она была знакома, он там выгравировал несколько досок. Он остановился у мольберта, оглядел холст, почесал подбородок, потом открыл рот, но ничего не сказал, как будто сдержал готовые вырваться слова.

— Ну как вам, Винсент? Не нравится?

— Невозможно судить о полотне, пока оно не закончено. Тут еще много работы.

— Я вам сейчас покажу одну вещь, которую вы не видели.

Я направилась к шкафу в глубине и открыла его. Он был заполнен холстами, лежащими друг на друге. Осторожно я достала картину небольшого размера и протянула ему. Он взял, развернул ее к свету, падающему из окна.

— О, Сезанн. Я ее не видел.

— Как вы ее находите?

— Хорошо скомпонована, как всегда. Напоминает другую его работу, которую я видел… уже не помню где. И все же цвета немного пресные. А скалы слишком подчеркнуты. Наверно, этюд.

Я заколебалась, потом взяла холст чуть большего размера и подала ему. Лицо Винсента омрачилось, стало растерянным и взволнованным.

— Что это? Я не помню, чтобы я это писал.

Он поднес картину к окну, вгляделся в нее: круглый желто-бежевый горшок с двумя подсолнухами, один прямой, у второго сломан стебель, и сам цветок лежит на желтом столе.

— Я никогда не писал два подсолнуха на оранжевом фоне.

Винсент казался потерянным, словно его закружила буря.

— Что такое, Винсент?

— Я не писал этого полотна.

— Но оно же ваше, правда?

Он поднес холст совсем близко к лицу и долго рассматривал детали.

— Да, безусловно, это моя манера. И мои подсолнухи, и двуцветная ваза из Сен-Реми.

— Вы не можете все помнить. Это было давно. Вы создаете столько полотен, могли одно и забыть.