Тогда я шагнул вперёд, накинул на её плечи свой пиджак и обнял её за талию, а другую руку положил на макушку. И стал просто гладить её по волосам, в успокаивающем жесте, как маленького ребёнка. Наверное, это было правильно. Потому что Дора тут же прижалась к моей груди лбом, а через минуту я почувствовал, как моя рубашка в том месте становилась мокрой. Пусть лучше она выместит на мне свою злость, горечь и обиду. Пусть так, я был не против быть её щитом, и был не против стать её мечом.

Когда она стала успокаиваться, то я вытер большими пальцами её мокрые щеки, а после поцеловал в лоб. Мягко, нежно, влажно. И снова обнял.

Она хваталась за мою одежду, мяла её и плакала.

— Мне очень жаль, что так вышло. Мне жаль, что тебе пришлось всё это выслушать, — шептал я. — Я даже представить не могу, насколько тебе сейчас больно, моя Тео. Но ты была такой смелой сегодня. Я так горжусь тобой.

— К черту эту смелость, Джей, — всхлипнула она, уткнувшись мне в грудь. — Я просто хочу быть счастливой и заниматься тем, что я люблю. Меня тошнит от юриспруденции, от всех этих фолиантов и законов. Это всё вовсе не моё. Мне нравится запах книг, шелест страниц и как приятно покалывает в пальцах, когда держишь в руках книгу, которую давно мечтала прочесть. А ещё нравится работать в издательстве. Вот это моё. Знаешь, но я счастлива быть паршивой овцой, которая портит всё стадо.

Я мягко рассмеялся.

— Мы с тобой две паршивые овцы.

Ведь это так и было и так получалось.

— А ещё этот чёртов Йен и его сексистские шуточки. Как он вообще себя выносит?!

Она сильнее сжала мою рубашку и на пару минут замолчала. А после подняла на меня свои карие глаза, полные слез.

— А ещё… — Тео всхлипнула. — Ты от меня бегаешь и отгораживаешься! Мы до сих пор ни разу не поговорили, только ходим кругами! И так было и в тот раз!

Кажется, сейчас наступил тот момент, когда и мне должно перепасть. А ведь было за что.

— Ты всегда так поступаешь! И я… не знаю, что меня больше сейчас расстраивает. То, что мой отец чуть ли не в открытую называет меня шлюхой перед всеми, — мои челюсти сжались, вспоминая сегодняшний ужин. — Или то, что ты не можешь признаться себе и мне, что что-то чувствуешь! — она резко отвернулась, смахивая слезы. — Чёрт, — Тео подняла голову к небу, — я веду себя сейчас как истеричка. Но говорят, что пластыри нужно срывать быстро и без сожалений. Мы должны решить, что нам делать дальше!

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что мы…мы вместе или нет.

— Я не хочу сейчас ничего решать, Тео. Не тогда когда ты в таком состоянии.

— Да ты просто издеваешься! А когда, Джей? Тогда когда ты снова вернёшься в Лос-Анджелес, а я в Сиэтл? И мы снова встретимся перед Рождеством и будем делать вид, как будто ничего не было? Только вот я навряд ли вернусь. Не хочу никого видеть.

— Мы обсудим, когда ты успокоишься. Завтра.

— Никогда не говори девушке, чтобы она успокоилась, если не хочешь нажить себе врага.

Мне всё меньше и меньше нравился этот разговор.