Впереди виднелись очертания столицы региона – Ксигори. Домики с дырявыми крышами и трухлявыми дверьми вселили в Рею тревогу. Они не могли сильно пострадать из-за пары тяжелых зим. Похоже, в описании Лексоса опущены некоторые детали. Впрочем, жители выглядели не слишком обеспокоенными и явно радовались возвращению Михали.

– При тебе нет ни герба, ни знамени, – сказала Реа, когда они проезжали мимо лачуги, в которой обитала сгорбленная старуха с шестью или семью собаками. – Как тебя узнают?

– В лицо, – просто ответил Михали.

Что ж, ясно.

Постепенно дома стали выше, и наконец всадники въехали в самый центр города. Здания напоминали Стратафому своими толстыми стенами и сочетанием внешних и внутренних дворов, только крыши были припорошены снегом, а окна украшены яркими железными орнаментами. Мощеные улицы извивались в причудливых узорах, но лошадей это ни капли не смущало, и хотя Реа подозревала, что быстро заблудилась бы здесь в одиночку, дороги вели в одном направлении, вниз по склону.

Иногда улицы разбавляли площади, в центре которых неизменно рос огромный платан, такой древний, что корни проглядывали между плитами мостовой. На скамейках сидели пожилые дамы в черном и сплетничали, склонив друг к другу головы в вечернем свете солнца. Дети играли в мяч, гоняя его палками по длинным крытым галереям, окружавшим каждую площадь.

На первый взгляд столица выглядела очаровательно, и Реа уже готова была сказать об этом Михали – пусть поучится хорошим манерам, – но вдруг начала замечать истинное лицо города, спрятанное за идиллическим фасадом. Вот на холоде ежится босой ребенок, а какая-то девушка жмется к закрытой двери пекарни. Реа не знала и половины того, что получал в докладах шпионов Лексос, но была наслышана о бедности региона, и сейчас смогла увидеть все воочию. Достаточно ли такой причины для того, чтобы от преданности стратагиози не осталось и следа? Разве единство Тизакоса не важнее процветания?

С очередным поворотом им открылась главная людная улица с магазинчиками. Горожане сразу узнавали Михали (а ребята помладше – его лошадь). Затем всадники поднялись на небольшое возвышение, и Реа поняла, куда ведут улицы: к озеру.

Падающий снег закрывал дальний берег, казалось, будто оно тянется на много миль. Лучи заката освещали водную гладь, и создавалось впечатление, что озеро пылает огнем. На просторном каменном променаде собрались семьи с детьми, любуясь закатом.

Взгляд Реи притягивал остров посередине и возведенное на нем здание. По архитектуре оно походило на другие дома в центре столицы, но было гораздо крупнее и приземистее. В тусклых лучах солнца каменные стены отливали блеклым синим, а на массивных двойных дверях можно было разобрать выцветшую алую краску.

Очевидно, на острове находился дом Ласкарисов. Что еще, если не он?

Реа обвела взглядом променад, выискивая мост, но скоро обнаружила, что такой конструкции здесь нет и в помине.

– Мы оставим лошадей в конюшне и сядем в лодку, – объяснил Михали, заметив озадаченность девушки.

Реа постаралась улыбнуться как можно вежливее, хотя от одной мысли о водной переправе через озеро ей стало неуютно.

Они долго плыли в лодке, и Реа, изредка моргая, упорно смотрела только на особняк. Молодые люди причалили у пирса чуть в стороне, Михали помог спутнице выбраться на берег. Реа была благодарна юноше за то, что он ничего не сказал, хотя она слишком крепко стискивала его пальцы.

– Вот и наш дом, – проговорил Михали, пока они шагали по дорожке. – Семья живет на острове уже много поколений.

– К вам приходят жители? Их сюда пускают?

– Нет, – смутился Михали, – но отец много времени проводит в городе, на берегу. Почти все дела он решает именно там.

Теперь Реа мечтала о том, чтобы упасть на кровать и проспать года два, и разведка для Лексоса была последней мыслью у нее на уме. Она увидела, что в дверях стоит женщина с фонарем в руке, и задалась вопросом, кто это может быть. Сестра?

Но она не слышала докладов о дочери Ласкарисов.