Сурьма замерла, как была — на коленях, не в силах ни что-то вымолвить, ни освободить свою руку. Ладони Висмута были тёплые, шершавые от застарелых мозолей и рубцов, оставшихся от давних ожогов. Они помнили ещё угольные паровозы и наверняка были знакомы с оружием, но сейчас держали нервно подрагивающие пальцы Сурьмы мягко и бережно, словно дикую птаху, по ошибке залетевшую в комнаты.
— Всё хорошо, — сказал он, ободряюще сжав её ладонь, — всё хорошо. Обычное дело.
— Какого дьявола?! — прогремело из-за двери, которая тут же распахнулась, явив грузную фигуру господина начальника. — Что за мракобесие вы тут устроили, госпожа пробуждающая? Вам разве неведомы скоростные нормативы на прогонном пути?
— Да, господин нач…
— Тогда какого дьявола вы ими пренебрегаете?!
— Моя вина, — вмешался Висмут. — Простите, господин начальник, это полностью моя вина, — цепляясь за арматуру парового котла, он с трудом поднялся на ноги под опешившим взглядом начальника. — Нам нужна была максимально допустимая скорость, которую, со своей стороны, и держала госпожа пробуждающая. Это я не успел вовремя сбросить давление. Я не справился с управлением. Прошу объявить мне дисциплинарное взыскание по всей строгости.
Господин начальник моргнул, перевёл недоверчивый взгляд с Висмута на Сурьму и обратно.
— Я сам решу, чего тебе объявить, — проворчал он, — после обеда ко мне в кабинет! — и, напоследок строго глянув на Сурьму, ссыпался вниз по железной лестнице.
— Тебя же уволят! — дрожащим голосом прошептала Сурьма, когда господин начальник отошёл от покосившегося паровоза на почтительное расстояние.
— Я разберусь, — спокойно ответил Висмут.
Они встретились взглядами, и оба на несколько секунд словно застыли, а потом Сурьма всхлипнула и, не в силах более сдерживаться, разрыдалась так горько и искренне, так безысходно, как умеют плакать лишь дети.
— Ну что ты, — пробормотал Висмут, осторожно погладив её по плечу, — всё же нормально, все целы.
— Я отврати… тельная, мер… зкая, гадкая, — хватая ртом воздух, перечисляла она.
— Ты промахнулась. Со всяким бывает.
— Да я не о паровозе! — едва ли не выкрикнула Сурьма, но сразу сбавила тон. — Я о том… о том, что ска… сказала утром. Про тебя. Я не то имела… Я не хотела… обидеть… Прости м-меня! — она спрятала лицо в ладони и расплакалась с новой силой.
Висмут мягко привлёк её за плечи к себе. Близко, слишком близко. Настолько близко, что полагалось возмущённо его оттолкнуть, но Сурьма лишь уткнулась в его плечо, заливая слезами рукав пропахшей креозотом рубашки. Его ладонь замерла на её затылке, повыше полуразвалившегося пучка.
— Перестань, Сурьма, — мягко прозвучало над её ухом, — всё хорошо.
— Я не стою того, чтобы заступаться за меня, — прошептала она в его плечо, чуть успокоившись, — я пойду к господину начальнику и расскажу, как всё было на самом деле.
— Тогда у тебя не останется шансов поехать в эту командировку, — тихо ответил он, достав из жилетного кармана белоснежный платок и протянув его Сурьме.
— У меня их и так не осталось, — всхлипнула она, промокая предложенным платком покрасневшие веки, но всё ещё не отступая от Висмута, по-прежнему прижимаясь виском к его плечу.