— Тоже мне, декабристка выискалась, — ворчит Бранников, и в голосе его слышится откровенная зависть. — Вы, кажется, в гостиницу хотели? Пошли!
Мы шествуем прямо через сквер, и я стараюсь попадать в следы впереди идущих спасателей. Ноги замерзли так, что я их уже почти не чувствую.
— Ну, а ты что узнал? — спрашивает идущий рядом Гриша.
— Немного. Пеночкин перестал делиться своими планами даже с любимой женой. Но прошлый опыт учит: там, где появляется наш давний знакомый, начинает действовать простенькое уравненьице: Компьютеры плюс Пеночкин равняется Опасность.
— Ты думаешь, это он?
— Конечно. Последствия счастливизации ты видел. Да еще возле компьютеров трое счастьем маются…
Глава 14
Для работы комиссии руководство института отвело большую светлую комнату, уставленную письменными столами, с видом, кстати, на злополучный седьмой корпус. Только не с той стороны, где даже днем тускло и зловеще светятся окна, а с противоположной. В комиссию, кроме нас с Гришей, входят еще человек десять: один из конструкторов нейрокомпьютера «Мудрец», замглавврача городской больницы, представители прокуратуры, милиции, пожарных и даже экстрасенс! Тот самый, что летел с нами в самолете. Никакой он, оказалось, не спасатель. А Сапсанов — из комитета по вычислительной технике и информатике. Как издавна принято, расследует причины аварии ставленник главного ее виновника. Молодец, Крепчалов, вовремя подсуетился!
Собравшись у больших, в полтора человеческих роста, окон, комиссия во главе с председателем наблюдает сквозь незамерзшие прогалинки за вертолетом, то зависающим над крышей седьмого корпуса, то взмывающим ввысь, а я тоскливо сжимаю кулаки.
Паноптикум какой-то, а не комиссия. И вовсе не правительственная, как сулил Витек. Зачем я ввязался в это дело? Точнее, зачем Витек выпихнул меня из Москвы? Чтобы, воспользовавшись вирусом «шизо», разворошить «осиное гнездо»? Он давно на моих вирусогенов зубы точит. Собирай их потом по всей стране. Сколько бед натворят…
Вертолет в очередной раз снижается, поднимая с плоской крыши облако снежной пыли. Из облака вылетает, рассыпая искры, красная ракета, вертолет поднимается на десяток метров, скользит вдоль корпуса, снова снижается. В моменты подъема видна болтающаяся под брюхом желто-синей стрекозы веревочная лестница с маленькой оранжевой фигуркой на нижних ступеньках.
— А почему Бранников сам летает, аки баба Яга в ступе? — тихо спрашивает стоящий рядом со мной Гриша. — Командир должен руководить, а не работать вместо рядовых исполнителей, и уж во всяком случае не лезть туда, где опасно.
Молодец. Чувствуется моя школа. Я, как возглавил Корпорацию, не уставал вбивать в головы своему «офицерскому корпусу» эту очевидную мысль. Имея в виду явно — их, неявно — самого себя. Но Гриша, кажется, принял эту максиму за догму.
— Для командира риск невелик. Почувствовав границу «инферно», он сразу же пускает ракету, дублирует команду по рации, и вертолет поднимается. Любой из «героев», дабы не сочли трусом, спускался бы гораздо ниже, рискуя попасть потом в больницу.
— А Бранникову разве не надо доказывать собственную храбрость?
— Нет. Он уже не раз делал это, иначе не стал бы командиром. Теперь он должен доказывать другое: что умеет удержать своих «героев» от ненужного риска.
— Что же он вчера их не удержал?
— Ни один человек в мире не мог бы убедить вчера ни одного из спасателей, а тем более Бранникова, что существует беспричинный страх, который они не смогут преодолеть.
— А на лестнице он прохлаждается… ага, чтобы пилот не попал нечаянно в «поле ужаса» и не попытался, ошалев от страха, взлететь выше стратосферы…
Гриша смущенно сгребает в кулак бороду, как обычно, когда ляпает с умным видом что-нибудь очевидное.