В чем-то он прав, голос подсознания, воплотившийся в форме первой моей жертвы. Тут и кроется, вероятно, причина интереса к герцогу. Как бы ни отгораживалась от этого, но в глубине души понимаю, что я – не самый праведный на свете человек, а потому и ищу утешение в наказании, словно это снимает ответственность за мои дурные дела.
Но жалею ли, что так сложилось? Нет, пожалуй. Если бы вернулась в ночь первого убийства, повторила все так же до мельчайших деталей.
– Я бы размозжила тебе башку вновь, если бы это было возможно.
Вспомнила, как дрожащими пальцами убираю осколки вазы, торчащие среди ошметков черепа из кровавой каши, которой стала голова дяди. Как, сдерживая слезы, натягиваю на дядюшку белье, застегиваю его штаны и тащу труп с кровати на пол: примеряюсь, как он должен был упасть, чтобы раздробить лоб об угол стола. Измазываю столешницу багровой жижей. Потом прячу испачканное белье. Нет – как я могла забыть? – не прячу, а кидаю в камин и разжигаю его, уничтожая следы неумелого своего преступления, совершенного случайно! В ужасе обнаруживаю, что кровь есть на матрасе, что брызги остались и на стене над изголовьем постели. Мою, тру, скрываю улики до рассвета, меняю его матрас со своим, застилаю чистую простынь и прячусь в комнате на чердаке, чтобы спустя час стрелой выскочить оттуда, когда тетушка громко завопит, а потом дать волю чувствам и реветь во весь голос, сидя на причале, перекрикивая чаек. Оплакивая не дядю, конечно же, а свою утраченную невинность. Не ту, что между ног – она ничего не значит, да и ее сохранить тогда удалось.
Это потом я пойму, что такая тщательность в изображении несчастного случая была ни к чему. Полицай лишь пожмет плечами:
– Допился.
Вот и все следствие.
Но это был мой главный жизненный урок.
– Вставай! Идем, – дядя зовет куда-то. Наверное, в свою преисподнюю.
– Да сдохни уже, – бросаю злобно. – Твой труп давно сгнил, а ты никак не успокоишься.
– Вставай! – он хватает меня за плечо, я в ужасе вздрагиваю – раньше призраки прошлого себе такого не позволяли. – Вставай, сучка!
Надо мной навис вовсе не мертвец, а страж в золотом шлеме с закрытым забралом, в богатых парадных латах, украшенных гербом Алабии. Такие тюремщики никогда не носят, даже офицеры.
– На том свете отоспишься, – мужчина грубо встряхивает меня. – Тебя ждет король.
32. Идите к черту, мой король
Припудрить носик перед визитом к королю, конечно же, не дали. Погрузили в повозку с решетками и повезли. Утренний спешащий на службу люд останавливался и сворачивал головы, пытаясь получше разглядеть растрепанную кажущуюся совершенно безумной женщину в мужской тюремной одежде.
– Страдаю за правду! Без вины виноватая! – крикнула зевакам. Отчего-то во мне проснулся задор, быть может, потому, что впервые за сколько дней солнечные лучи коснулись кожи, в поле зрения появились не только серые стены и кислые морды тюремщиков, а мир казался наполненным красками – я едва не слепла от их обилия и от дневного света.
– Заткнись! – золотой страж из королевского полка злобно зыркнул из своего закрытого шлема.
– Иначе что?
– Иначе я испорчу твою милую мордашку.
– Слышали, люди?! Угрожают расправой! – я вскочила и подошла вплотную к прутьям, схватилась бы за них для пущего эффекта, да руки опять сковали за спиной. – Слава Айзеку под номером шесть, лишь он может восстановить справедливость!