Когда Саттон уходил на службу, где пытался распределить скудный городской бюджет на все нужды Лазура, я шла к морю. Вдыхала прохладный воздух, всматривалась в спокойную даль, наблюдала за рыбаками. Пару раз среди всех прочих видела худого старика, с которым познакомилась в первый день пребывания здесь. Сегодня он решил подойти ко мне.

– Что, – сказал без приветствия, будто наш разговор прервался несколько минут назад, – не дождалась еще своего парусника?

– Разве не очевидно?

– И не дождешься, я думаю. Ведь теперь корабли ходят только в сопровождения военных, а нынче, мне только что сказали, у Нола ланрудцы два наших фрегата взорвали, – он покачал головой и тяжело вздохнул, будто сам только что узнал эту новость от меня.

– Печально, – только и смогла ответить. – Есть погибшие?

– Наверняка, – обреченно ответил рыбак. – Ты ж не местная, да? Уезжай отсюда по суше. В Алабии-то, говорят, еще не так плохо, как тут. Это у нас здесь корни, никуда не денешься.

– Мне нечего делать в Алабии.

– Занятие-то всегда найдется, коль руки на месте, – мужчина, видимо, решил, что я боюсь не найти там работу. – Да ты и из благородных, как будто. Тебе и замуж можно просто выйти и жить себе. За герцога какого-нибудь.

Он что, издевается? Конечно же, нет, просто сочувствует и по-стариковски учит жизни.

– Спасибо за совет, но, пожалуй, мне без герцогов лучше.

– А замуж-то все равно надо бы, – решил продолжить нравоучения рыбак. – Каждому семья нужна.

– Мне – нет.

И зачем он вообще завел этот разговор?

– А чего это?

Я хмуро посмотрела на деда, понимая, что объяснять что-то или спорить с ним бессмысленно.

– Так исторически сложилось, – ответила, не слишком хорошо скрывая раздражение, и, сославшись на срочное дело, пошла от него подальше. Топала размашистым шагом вдоль берега, сжимала кулаки так, что ногти впивались в ладонь. Это немного отрезвляло.

Вопросы и разговоры о семье даже спустя почти два десятилетия после смерти родителей были для меня болезненными. Рана казалась зажившей, пока не заденешь.