– Я знаю! Я – женщина, а женщины не переносят ярость. Мы не становимся массовыми или серийными убийцами. Вместо этого мы направляем гнев на тех, кто сделал нам больно. Или обращаем его на саморазрушение. Впрочем, это не важно. Дело совсем не в этом. Думаю, дело в жестокости. Потому что это стрельба, а не автомобильная авария или несчастный случай на уборке урожая. Не знаю. Просто все как будто вернулось. Ведь и в тот день все только и гадали, я ее убила или же нет, и никто не удосужился поинтересоваться у меня, как я себя чувствую. Я и сама об этом не думала. Но она была моей матерью, и у меня ушло столько времени на то, что отчистить потолок от крови!.. Кажется, я оттирала его несколько дней, и все равно мне мерещились розоватые пятна. Она была моей матерью, ради всего святого. Единственным близким человеком.

– Рейни, вы в порядке?

– Да, в полном… Черт, мне бы лучше заткнуться.

В какой-то момент он взял ее руку в свою. Рейни не помнила, когда именно, и сам факт того, что она это не заметила, ошеломил ее. Она всегда замечала, когда к ней прикасались. Всегда была очень осторожной в отношении всего того, что касалось личного пространства. Рейни резко выдернула руку, провела ладонью по волосам и обнаружила, что разволновалась сильнее, нежели полагала. Куинси посмотрел на нее с беспокойством, отчего ей захотелось легкомысленно рассмеяться, но ничего хорошего из этого не получилось бы.

– Простите, – отрывисто сказала она. – Сначала обвиняю вас в том, что обращаетесь со мной, словно врач с пациентом, потом сама веду себя, будто мозгоправ…

– Я не ваш психиатр, – сказал он ровно. – Это для ясности.

– Конечно же нет. Мне и не нужен никакой психиатр!

Куинси поднял бровь. Рейни покраснела еще больше. Он снова взял ее за руку и посмотрел ободряюще.

– Рейни, послушайте. То, через что вы сейчас проходите, вполне реально. Это называется «посттравматический стрессовый синдром». Четырнадцать лет назад вы пережили серьезную травму. И хотя вы разобрались с этой травмой на самых различных уровнях, ее последствия ощутимы и поныне. Сейчас вы оказались в схожей ситуации, напомнившей ту, первую. Такое случается со всеми. Когда началась война в Заливе, Управлению по делам бывших военнослужащих пришлось организовать «горячую линию» для ветеранов Вьетнама, у которых вдруг стали возникать видения сражений двадцатилетней давности. К сожалению, каждый новый случай со стрельбой в школе отзывается эхом в других семьях. Флэшбеки, ночные кошмары, приступы тревоги. И все прилагающееся.

– Я – профессионал. Это моя работа. Расследовать убийства. Оставаться беспристрастной.

– Вы – человек. – Он сжал ее пальцы. – Умная женщина. Ваш мозг работает сам по себе.

– Что ж, можете забрать его себе. Он завис на мгновенном повторе, и с меня довольно.

Агент едва заметно улыбнулся:

– Чем старее травма, тем скорее она пройдет. Хотя, быть может, вам и следовало бы обсудить это с кем-то. Департамент шерифа предоставляет какую-нибудь психиатрическую помощь?

– Наш департамент не предоставляет даже кофе.

– Возможно, профессионалы уже летят сюда, чтобы помочь детям.

– Да, возможно. – Рейни сказала это так, что им обоим было ясно – она никуда не пойдет. Обратиться к настоящему профессионалу значило бы признаться в собственной слабости. Этого она никогда бы не сделала.

– Уже поздно, – заметил Куинси.

Рейни огляделась. Музыка стихала, столики мало-помалу пустели. Он прав, пора уходить. Каждому к себе. Она выговорилась по полной, а того, кому излил душу, на одну ночь не снимают.

Она поднялась. Пирс последовал ее примеру.