Знаю, что. Это с деньгами удрать, пленного выпустить, водокачку рвануть, – по своему разумению можно. А вот чтобы Его Величеству по лысине засандалить – тут санкция начальства требуется. Так уж мы устроены, господа. Стадо-с.

Значит…

Значит, еще не все потеряно. Департамент охраны работает медленно: традиции таковы. И люди кой-какие нужные поблизости есть. И информацию некоторую получить можно. Хотя и непросто. Но – можно.

Снаружи у нас темень, а на часах четыре сорок шесть. Надо полагать, по местному. Чемдалов быстро оделся, налил еще воды в стакан, сунул в воду кипятильник. В банке из-под паршивой ленинградской растворяшки содержалась адская смесь: растворяшка же, но бразильская, порошок эфедрина, глюкоза, сухие сливки. Запивать это следовало ландышем, чтобы не стучало потом сердце. Но ландыш кончился… Пока он ополаскивал лицо, вода вскипела. Размешивая светло-коричневую жижу, свободной рукой он набрал нужный номер. Лишь на восьмом гудке сняли трубку.

– Степа?

– Н-ну… О Господи! И что там опять снова?

– Все нормально пока. Давай: вдох-выдох. Так вот: ты, безусловно, прав. Что дальше?

– Дальше надо поспать.

– Лучший выход. Ты вот что: поднимайся ко мне, я тебя своим кофейком угощу. А дальше у нас вот что: нужно усилить охрану Ю-Вэ и поставить засаду возле Вась-Вася. Врубаешься? В промежуточной зоне, разумеется. Врубаешься?

– Врубаюсь… Ладно, жди. Сейчас буду.

Туров стукнул в дверь через три минуты. Он был весь помятый после сна.

– Ты что, не раздевался?

– Да я в кресле уснул. Сел телевизор посмотреть, у них тут джепы ловятся свободно…

– Это я знаю. Так ты понял, о чем я? Забирай Клюкву из госпиталя, хватит ему блеск наводить, и открывайте в Москве какой-нибудь из старых проходов понадежнее. Разместишь охрану: возле Ю-Вэ плотно, а возле Вась-Вася на дистанции. Чует мое сердце, что наши орелики там вот-вот объявятся. Ну, и – постараться взять живым хотя бы Марина. А если повезет, то и обоих.

– Я думаю, – Туров отхлебнул из своего стакана, обжегся и поморщился, – если бы они собирались шлепнуть Ю-Вэ, они бы не стали тянуть, а шлепнули бы его сразу.

– Не факт, – сказал Чемдалов. – Во-первых, у них это желание могло выработаться не сразу. Во-вторых, могли рассуждать так: в первый момент охрана будет усилена…

– Понимаю, – сказал Туров. – Как все заранее объявленные нежданчики, этот не вычисляется тоже. Хорошо. Значит, я лечу в Москву и делаю дело там.

– Угу. А я побежал в Шарп – понюхаю, чем там пахнет. Хоук решил идти на второй срок, вот идиот…

Туров пожал плечами.

Ровно в шесть Чемдалов вышел из гостиницы, побритый, гладко причесанный. Дождался автобуса, проехал пять остановок, не озираясь по сторонам. Автобус был пролетарский, угрюмый. Вышел, где нужно, пошел пешком. Вдоль железнодорожной полосы отчуждения стояли ряды бетонных гаражей. Он нашел номер сорок девятый, поковырялся ключом в замке, отпер маленькую дверцу. Вошел. Гараж был пуст. Чемдалов включил свет, дверцу за собой запер. В полу была смотровая яма, уходящая туннелем под стену. Он легко спрыгнул вниз, пошел, наклонясь, по узкому сырому лазу. Сначала было темно, потом как бы посерело. Шагов через сорок сверху дохнуло теплом. Это была внутренность короткой и толстой кирпичной трубы. По скобам Чемдалов поднялся наверх, перелез на решетчатый кольцевой балкончик. Вокруг грудились пустые, без стекол, местами обрушившиеся кирпичные дома. То место, где должны были быть гаражи и железная дорога, было как будто вбито в землю, и черная маслянистая вода мертво стояла во вмятине. Чемдалов спустился по спиральной, с низкими ржавыми перильцами лесенке. Теперь надо пройти с полкилометра по завалам битого кирпича. Тропку уже протоптали, но все равно идти было нелегко. Наконец справа открылся нужный дом: двухэтажный, с высокой коньковой крышей, с лепным фальшивым портиком над входом. Дом окружали черные скрюченные скелеты деревьев. Чемдалов вошел в дом, под портик, тут же повернул направо, в зияющий черный провал двери, ведущий под лестницу. И – оказался в высоком сводчатом зале с рядами скамеек. Скамейки покрыты толстым слоем пыли, местами – опрокинуты, разбиты. Под ногами – хрустящее стекло… Он вышел из церкви, пересек улицу. За углом – вошел в парадное когда-то шикарного, а теперь обгоревшего особняка. На пыльных коврах ясно видна была тропа. Дошел до деревянной лестницы, ведущей в полуподвал, вышел на кухню, разгромленную донельзя: угол печи обвалился, чугунная плита стояла косо, – прошел в кладовую. Здесь на плечиках, прикрытые полиэтиленовыми чехлами, висели костюмы. Чемдалов бездумно переоделся, взял зонтик, брызнул на манишку одеколоном «Фортуна». Дальше путь его лежал по помосту, ведущему к двери, через которую в обычном мире наполняют кладовую продуктами. Он прошел в нее и оказался в довольно узком – как здесь помещаются телеги и фургоны? – промежутке между двумя глухими стенами. Теперь – вон по той приставной лестнице к окошку на втором этаже, закрытому тяжелыми ставнями и запертому на ключ…