— Эт-та что еще такое?! — прорычал шеф прямо у него за спиной, и от ужаса и облегчения Валера мгновенно облился по́том, готовясь объяснять про девчонку и кнопки, про террористов и попа, однако дед, выпучив глаза, смотрел мимо Валеры в экран: — Эт-та что, я вас спрашиваю! Как они узнали? Кто сказал им, где вход?
Папа, подумала Ася. Он их всех разбудил, и вернулся, и стоит там сейчас за дверью.
— Вы прекрасно знаете, — сказала женщина в синем костюме, — что на этом этапе наличие объекта скрыть невозможно. — Голос у нее был усталый и сонный. — Я действую по протоколу.
— У коня в заднице твой протокол! Сорвала уже все протоколы, всё сорвала, блядь! — Жуткий старик подскочил к ней и замахнулся. — Ничего доверить нельзя, говноеды тупые, нахуя вы нужны!
Он похож был на злую маленькую обезьяну, прыгал и скалил зубы, и большая женщина от его криков уставала как будто еще сильнее. Как будто ей все уже было равно.
— Я действую. По протоколу, — повторила она, глядя в пол. — С учетом обстоятельств. Мы вооружены и готовы, всё под контролем. Но если вы хотите провести отбор сами, сделайте одолжение. Охранная группа ждет, я вас к ним провожу.
Тут Валера, по-прежнему разрываясь между облегчением и ужасом, вспомнил о том, что охранная группа состоит из кучки бандеровцев, пары невнятных гражданских и салаги — водителя автобуса, который не умеет даже ездить задом. Что группа эта смирно сидит вдоль стеночки, не шевелится и никого, по ходу, уже не ждет и что об этом, наверно, тоже хорошо бы успеть доложить. Но шеф вдруг остыл и надулся:
— Обстоятельства у нее, блядь. Контроль у нее. Устроили цирк. Восемь часов на герметизацию максимум, вот как по протоколу. Со списком что? Всех подобрали?
— А сколько надо было... подобрать? — спросила мелкая зубрила и опять вцепилась в тетрадку. Глаза у нее были круглые, как пуговицы. — Мне не говорили просто...
И Валера порадовался, что не встрял с докладами, отступил и тихонько, чтоб не скрипнуло, сел назад в свое кресло, потому что дед немедленно снова налился кровью и заорал втрое громче, чем когда увидал толпу на экране. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 23:42
— Ну пожалуйста, — сказал доктор. — Милый, ну что ты, — и снова передвинул воробья чуть глубже по дну переноски.
Кот лежал у дальней стенки и не шевелился. Доктор протянул руку и потрогал пыльный меховой бок. Под шерстью было горячо и почти пусто — обезвоженные мышцы за сутки как будто растаяли, и остались одни только кости, тонкие, как японские палочки. Сердце у кота билось часто и слабо, глаза были приоткрыты, изо рта торчал сухой кончик языка, и доктор вспомнил вдруг про мальчика из оранжевого Фольксвагена и непонятную связь между ними — мальчиком и котом. Которую ясно почувствовал тогда у решетки, но потом про нее забыл, а она не ослабла и тянула теперь кота за собой, как прочная нитка. Все это время, пока он, доктор, уносил переноску от мертвого мальчика дальше и дальше, нитка только натягивалась, и обрезать ее доктору опять было нечем.
— Да спит он, наверно, — уныло повторил лейтенант, хотя давно был уверен, что кот уже сдох, вслед за птицами, или сдохнет вот-вот. И доктора было жалко, но жальче всего было времени.
— Может, он не голодный просто, — сказала нимфа.
Она сидела на корточках у переноски, а с другой стороны в той же позе торчал пацан из Газели, и все трое смотрели в голубой пластмассовый ящик, как в телевизор. Только доктор лежал на животе и вообще-то обзор загораживал, но теперь обернулся с неожиданной яростью:
— У него диабет, понимаете? Ему надо поесть обязательно. Он не знает просто, что это еда. Ну давай, милый, смотри...
— В смысле — не знает? — спросила нимфа. — Это ж кот.
— Домашний, — сказал доктор. Голова его снова была внутри. — Он консервы ест. Роял Канин. Там кусочки такие в желе.
— Ну давайте нарежем ему, я не знаю. Чтоб кусочки, — предложил лейтенант.
— А есть у вас чем? — быстро спросил доктор, которому предложение это очень внезапно понравилось. Он вытащил свою дохлую птицу, сел и протянул ее лейтенанту, с надеждой глядя на него снизу вверх.