К этим словам чиновница в синем не прибавила более ничего и с тем же усталым видом зашуршала страницами. Стало ясно, что она в самом деле назовет сейчас какую-то первую фамилию, а за ней вторую и третью. И что никакого обещанного разговора, для которого между прочим готовились аргументы, не будет вовсе.
— Погодите, — начала хозяйка Лендровера, поправляя очки. — Секундочку, погодите, пожалуйста, так а мест-то в итоге сколько?..
— Мест? — отвечала чиновница, поднимая глаза от блокнота. — А я что, не сказала? Извините. Мест всего шестьдесят.
Ополченцы не шевелились и старательно пялились в стену напротив. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 23:49
— Чайку, может, заварить, Илья Андреич? — спросил пузатый в плаще.
Желтый старик горбился в кресле и не ответил, как будто не слышал. Он следил за картинкой в нижнем ряду экранов, которая показывала кусок тоннеля снаружи, и дергал ногой. Шнурок на ботинке у него болтался и елозил по скользкому полу — жих, жих, жих. А вот у картинки звука не было, и вообще там ничего особенно не происходило. Люди собрались полукругом, как черно-белый хор из старой телепередачи, центр кадра занимала спина большой женщины с блокнотом. Непонятно было даже, говорят они там о чем-нибудь или стоят просто так, молча. И ни папы, ни Терпилы. Они сзади, наверное, где-то, подумала Ася. Где не видно.
— Или водички, а? — спросил Валера. — Вы скажите просто, где тут, я сбегаю...
По-хорошему, за чайком и водичкой надо было, конечно, услать девчонку, пока она снова не принялась без спроса чего-нибудь нажимать. Настроение у деда опасно портилось с каждой минутой, и до взрыва оставалось недолго, а укрыться от него в тесной комнате так же не было шансов, как и в салоне Майбаха. Дура-девчонка при этом терлась прямо у деда под локтем и ничего как будто не чуяла. Безопасней всего, знал Валера, в такие моменты было не соваться под руку и сидеть тихо. Но зачем-то поднялся вместо этого со стула и сказал:
— А таблеточки выпить. Не пили таблеточки вечером...
На вторых «таблеточках» старик булькнул горлом и полез вдруг из кресла, как если бы собирался, например, влепить пузатому дядьке по затылку. Похоже было прямо, что влепит и что дядька по затылку уже получал, такой у него сразу детский сделался вид, и Асе даже стало его на минуточку жалко. Но смотрел старик не на дядьку, а на нее, Асю, и был уже не желтый, а оранжевый, как если б его натерли морковкой.
— Интернет набери-ка мне давай, — приказал он и толкнул к ней свое кресло.
— Какой... интернет? — спросила она, но послушно села, чтоб он снова не разорался, и даже на всякий случай еще раз посмотрела на кнопки. Ничего там, конечно, не поменялось — два ряда одинаковых клавиш с номерами, лампочки и штырьки.
— Какой-какой! Их много, что ли? — рявкнул он и оглянулся на пузатого. — Разные, что ли, есть?
Безумный этот вопрос напугал пузатого только сильнее. Он выпучился и вспотел.
— Русский набери, — подсказал он Асе страшным шепотом. — Да, Илья Андреич? Наш пускай наберет.
Противный старик наклонился и дышал ей сзади в шею.
— Ты ж учила компьютеры, — прошипел он. Пахло от него тоже противно, какими-то стариковскими духами и больницей. — Наврала, что ли?
— Да чего она там учила, сопля, — встрял пузатый. — Пусть чайку лучше, может...
— Ты давай набирай тогда! — заорал ему желтый старик. — Разгоню вас отсюда к ебаной матери всех!
И пузатый дядька шагнул вперед и тоже склонился над кнопками — но легонько, как если бы заглядывал в колодец. По щеке у него сползла капля и плюхнулась на стол.