Я устраиваюсь в своем кресле, снимаю обувь и, стянув носки, ощупываю ранку от занозы в подошве. Ранка неплохо заживает, ведь теперь я мажу ее дезинфицирующим средством, но на ступне остался глубокий след, как трещина от землетрясения. Потом я перевожу взгляд на экран и замечаю какой-то отблеск – от настольной лампы. Я встаю, выключаю свет и поворачиваю лампу, заметив, что она действительно стоит не там, где раньше. На столешнице, даже сквозь слой пыли, видны потертости от основания лампы и царапины. Может, лампу сдвинули до нашего отъезда? Собственно, это могло произойти в любой момент после ограбления. Но Стеф права насчет книг в спальне. Мы никогда не кладем книги набок, а у Клары не было причин к ним прикасаться. Я напоминаю себе, что это могла сделать Хейден, но мне такое объяснение не кажется убедительным: если бы Хейден вздумалось поиграть с книгами, она бросила бы их на полу, а не сложила в аккуратную стопочку.

Отвлекшись от футбольного матча, я обвожу взглядом комнату, залитую светом телевизора. Теперь, когда опьянение спадает и Клара заверила меня, что ничего не трогала, я начинаю видеть то, что еще вчера заметила Стеф. На книжной полке действительно что-то поменялось. Я вижу зазор между книгами – там что-то стояло. Я подхожу к книжному шкафу, осознавая абсурдность охватившего меня страха, но мне кажется, будто что-то выпрыгнет из этого зазора и набросится на меня. Рядом со шкафом я на что-то натыкаюсь и, нагнувшись, вижу три фотографии в рамках. Подняв их, я расставляю снимки на полке. В одной рамке разбилось стекло – на снимке Стеф, Хейден, я и Рина перед отелем Жана. В двух других рамках стекло покрыто паутиной трещин, и я не вижу, кто запечатлен на фото.

Я ставлю стакан с виски на полку рядом с рамками и иду в кухню за совком для мусора. Почему-то я вспоминаю, как Одетта стояла у стола и замешивала тесто. Это было даже еще до Зоуи. Я вспоминаю те ночи: моя молодая жена в нашем новом доме, руки перепачканы мукой, липкие от теста… Я, бывало, подкрадывался к ней и целовал в шею, поддразнивал, зная, что она не станет отталкивать меня такими перемазанными тестом руками. Помню, она смеялась, а потом прижималась ко мне…

Я отгоняю призрака и заглядываю под мойку в поисках совка. Возвращаясь в гостиную, я миную лестницу и тут замечаю, что на втором этаже горит свет. Я мог бы поклясться, что, когда я вернулся домой, тут было темно. Я поднимаюсь по лестнице, морщась от скрипа деревянных ступеней. Свет льется из комнаты Хейден.

«Просто уйти отсюда! – вопит мой внутренний голос. – Сделай вид, что не заметил», – требует эта моя часть. Господи, трусость так соблазнительна! Но существует только два варианта – там либо кто-то есть, либо никого нет. Так просто. Скорее всего, там никого нет, но если в спальне моей дочери сейчас засели какие-то злодеи в масках, нельзя позволять им оставаться там, нельзя дать им навредить моей семье. Нет уж, я не допущу этого второй раз. Не раздумывая больше, я проворачиваю дверную ручку и вхожу в комнату.

Осматриваюсь, заглядываю за дверь. Сердце у меня уходит в пятки. Да, тут никого нет, но…

На прикроватном столике Хейден лежит кукла Зоуи, принцесса Ариэль, ее волосы криво приклеены к голове. А ведь эта кукла должна валяться где-то в кладовке, среди других игрушек Зоуи. Русалочка смотрит на меня с обидой и упреком.

Она права. Я убил ее.

Я так устал тогда. Прошлой ночью Одетта была в больнице и должна была вернуться утром, но врачи хотели понаблюдать за ней еще некоторое время. Я допустил ошибку – взял с собой не менее уставшую Зоуи и отправился в магазин за покупками. Малышка капризничала, то впадала в уныние, то вдруг разражалась наигранным хохотом, услышав какую-то шутку, которую не могла понять. Я уже начал сердиться на нее, и, когда мы сели в машину, Зоуи разрыдалась. Я отвел малышку в дом, выгрузил покупки – и увидел, что она устроилась с игрушками на полу в гостиной. Я знал, что Зоуи ни в чем не виновата, и гордился тем, как она держится, – и в то же время мне было горько оттого, что моей семилетней доченьке приходится справляться с чем-то настолько ужасным, а я ничего не могу с этим поделать. Я дал ей коробку «Смартис», ее любимых конфет, и миску с чипсами, решив побаловать ее, и мы устроились на диване. Мы смотрели «Историю игрушек», но тут Зоуи начала болтать ногами, и я прикрикнул на нее. Она расплакалась, поэтому я извинился и пошел за баночкой с транквилизаторами Одетты – она принимала седативные препараты, когда Зоуи была совсем маленькой и нам приходилось нелегко. Я не хотел вымещать свою усталость на Зоуи, поэтому принял таблетку. Мне сразу стало лучше, и я опять уютно устроился на диване. Я не думал, что эти таблетки настолько сильные.

Во сне я плавал в бассейне, Одетта и Зоуи были рядом. Мы отдыхали в отеле на берегу моря, в том отеле на курорте в Найсне, куда ездили в прошлом году. Зоуи сидела на ступеньках бассейна и раскладывала собранные на берегу камешки. Одетта присматривала за ней. Я был в дальнем конце бассейна, но не мог разглядеть ни Одетту, ни Зоуи, потому что вдруг поднялся ветер, понес мне в глаза пыль и какие-то листья. Листья вдруг превратились в черных воронов, а потом налетела буря. Я звал Одетту и Зоуи, я хотел предупредить их, сказать, чтобы они укрылись где-то, но они меня не слышали. Тут не было звуков. Даже ветер бушевал беззвучно. А потом пыль вдруг осела, небо стало голубым, и я точно вблизи увидел лицо Одетты, пустое лицо, губы улыбаются, она смотрит на Зоуи, а та раскладывает камешки, и волосы клочьями падают с ее головы, а тело исчезает. Я попытался подплыть к ним, но не мог пошевелиться. Рядом со мной вдруг очутилась кошка, ее рвало мотками волос, и почему-то это не давало мне приблизиться к своей семье. Стоило мне поднять руку для гребка, как меня останавливал этот странный звук: хых, хых, уф… Я отчаянно колотил ногами в воде, но их точно связывал этот звук: хых, хых, уф…

Одетта выронила ключи, увидев меня с телом Зоуи на руках, – лицо малышки посинело, на губах следы рвоты. Баночка с таблетками, такими яркими, такими похожими на конфеты «Смартис», была пуста. Я подвел свою дочь. Я убил ее.

Я делал ей искусственное дыхание, я хотел обратить время вспять, хотел вобрать в себя яд, который она проглотила, хотел, чтобы этот яд достался мне. Хотел умереть вместо нее. Я все делал ей искусственное дыхание, но было уже слишком поздно, когда Одетта схватила меня за плечо и оттолкнула от тела.

Я бегу в кладовую и роюсь в коробках, где упакованы вещи Зоуи. Ни у кого не было причин прикасаться к ним, но в какой-то момент нам понадобилось пространство в кладовке, и весь ненужный хлам, которым я отгораживался от вещей Зоуи, исчез. Теперь жизнь Зоуи, все ее любимые куклы с обритыми головами, все это выглядывает из потрепанного картонного ящика.

Я сразу все понимаю. Я не могу оттолкнуть ее, с глаз долой – из сердца вон. Мы призраки в этом доме – Стеф, Хейден и я. Зоуи хочет вернуть свой дом.

Я знаю, чего она от меня хочет. Я открываю шкаф Хейден, роюсь в груде постельного белья, пока не нащупываю запечатанный целлофановый пакет. Стягиваю белье с постели Хейден и запихиваю одеяло в пододеяльник Зоуи – оранжевый с серыми полосками. Она выбрала этот пододеяльник всего за несколько месяцев до случившегося, потому что «переросла» постельное белье с «Суперкрошками». Сиреневая простыня, оранжево-розовая наволочка, оранжевый пододеяльник. И только когда я сворачиваю в ком белье Хейден, собираясь его выбросить, я замечаю, что в дверном проеме стоит Стеф и смотрит на меня.