– Как же так – уйдешь из дому… Что скажет твоя жена? – растерянно спрашивала я.

– Для меня теперь самое главное, что скажешь ты, – ответил он, и мне не понравился его ответ.

Я все еще не могла свыкнуться с мыслью, что он тоже любит меня и хочет быть со мной. Кроме того, не до конца отдавала себе отчет в том, какую сенсацию это вызовет в нашем кругу, несмотря на то что постоянно кто-то кого-то бросал и находил нового партнера. Разница в возрасте тоже никого не должна была шокировать – таких браков, кстати вполне удачных, было уже несколько. Но на сей раз речь шла о Зигмунде. Ни для кого не было секретом, что он изменял своей жене, но, несмотря на это, их брак продлился больше тридцати лет – когда они поженились, будучи еще студентами театральной школы, им было по восемнадцать лет. Все происходило в тех же самых декорациях… ведь меня он тоже впервые увидел здесь. Возможно, если бы я первой не подала ему знаки и не пришла к нему в номер, ничего бы не было. Удивляло, с какой легкостью он поддался мне. Правда, я не понимала, зачем он собрался уходить от жены. Ради меня? Но я совсем не требовала этого. Мне вполне хватало того, что мы были близки. Что он любит меня. Секс опьянял нас. Мы торопились навстречу друг другу, тосковали, постоянно хотели быть рядом, на расстоянии вытянутой руки.

– Боже, как ты прекрасна, какая у тебя кожа… Оля, твой живот мог бы стать колыбелью для поэтов…

– Ага, вместе с лицом Шигули! – парировала я.

– Я обожаю твое лицо!

Не скрываю ли я чего-то? Например, того, в чем не хочу признаться даже самой себе? В больницу я попала из-за… случайной аварии на дороге… И тут же воспользовалась этим в своих интересах, чтобы потянуть время… В «Мнимом больном» Арган спрашивает: «А не опасно ли притворяться мертвым?» Но я ведь не притворяюсь мертвой, я просто лежу и не открываю глаза…

Кажется, не только я была потрясена решением Зигмунда официально оформить наши отношения. Правда, до этого ему надо было развестись. Надо сказать, развод состоялся довольно быстро по договоренности обеих сторон. Так же, без ссор и скандалов, разделили имущество. Весь ужас начался потом. Жена Зигмунда вдруг спохватилась и стала требовать отмены мирового соглашения, но судебный вердикт уже вступил в силу. Она не хотела с этим считаться. Писала заявления, объясняя, что поначалу согласилась на развод, потому что гордость не позволяла бороться за мужчину, который ее бросил. Но все произошло так быстро… Теперь она жалеет, что была столь великодушна. Ее брак с мужем длился тридцать пять лет, и нельзя вот так, одним росчерком пера, разрушать его.

– Зигмунд, – сказала я, – если для нее это так важно, вернись домой. Это ничего не изменит между нами.

Он пристально взглянул на меня:

– Разве ты не знаешь старое изречение: «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку»?

Для него все было просто. Первый акт закончился, начинался второй: жизнь со мной. Проблема заключалась в том, что для меня-то это был только первый акт. Мне дали роль, о которой я не смела мечтать. Работа так меня поглотила, что не было времени подумать о личной жизни. Моя душа рвалась к Зигмунду, я хотела видеть его, встречаться с ним, хотела его как мужчину, но планов на замужество с ним не строила. Меня воротило от одного только слова «жена». Да, я поддалась на его уговоры пойти с ним под венец, однако носить обручальное кольцо ни за что не хотела. Он носил, а я свое спрятала в ящик подальше. Меня все время мучила мысль о том, что жена просила его вернуться в семью. Собственно говоря, в действительности все выглядело иначе, чем он старался мне внушить, – будто они расстались друзьями. Это было его видение ситуации, потому что он хотел, чтобы все было так. Я решила выяснить истинное положение вещей. Что, разумеется, было делом непростым и со стороны смахивало на безумие. Ну, серьезно, как это сделать? Пойти к бывшей жене моего нынешнего мужа и огорошить ее вопросом: «Что вы сейчас чувствуете?» Я даже не знала, как она выглядит. Знала лишь одно: женщина страдает и очень несчастна. А причиной ее несчастья стала я.

В один из дней, когда у нас не было утренней репетиции, я поехала в читальный зал Госфильмофонда и заказала папку с вырезками интервью Эльжбеты Гурняк.

– И Зигмунда Кмиты, пожалуйста, – добавила я.

– Выносить материалы из зала нельзя, услуга платная, – предупредил меня пожилой человек в очках. – Тридцать грошей за каждый конверт.

«Как тридцать сребреников», – промелькнуло у меня в голове.

Папку с вырезками о Зигмунде я отважилась попросить только потому, что была уверена – здесь меня не узнают. После довольно долгого ожидания я получила на руки обе папки. Одна была совсем тонкой, вторая – очень пухлой. Начала я с тонкой. На конвертах были проставлены даты, когда были опубликованы статьи. На первом конверте из папки Эльжбеты Гурняк стоял год – 1972-й. Чуть ли не год моего рождения… Моя рука слегка дрожала, когда я вынимала пожелтевшие листы. Первый был вырезкой из цветного издания. Дешевая бумага, напечатанные снимки выглядели будто намалеванные детской акварелью – слишком голубое небо, чересчур розовое тело модели. Меня это озадачило. Как могли попасть сюда эти снимки? Модель в раздельном купальнике была сфотографирована в разных позах. Рубрика гласила: «Давайте познакомимся». И этой моделью была… начинающая молодая актриса Эльжбета Гурняк. Рядом с фотографией было напечатано интервью с ней. А купальник? Наверное, идея фотографа. Я рассматривала ее фотографии со странным чувством – словно подглядывала в замочную скважину. Мне не понравилось, что она согласилась на такую фотосессию. Тем более что в интервью ни слова не говорилось о пляжном отдыхе, речь шла о ее профессиональных планах. А еще о муже и маленькой дочке… Боже, я была младше их дочери… «Вы думаете, вам удастся совмещать свою профессиональную карьеру с домашними обязанностями? С обязанностями матери, прежде всего?» – спрашивала журналистка. «Очень бы хотелось, – отвечала Эльжбета. – Я люблю театр, больше всего мне понравилось играть в „Вишневом саде“. Роль была маленькая, я играла Дуняшу, горничную. Мечтаю еще сыграть что-нибудь из русской классики…» В этих нескольких конвертах (кстати, бывали периоды, когда в прессе о ней не упоминалось ни единым словом) была заключена жизнь женщины, которую я не знала, но на судьбу которой повлияла фатальным образом. Если бы не я, ее муж по-прежнему каждый день возвращался бы домой, а ведь именно этого она и хотела. Чтобы возвращался. Чтобы она могла сказать себе, что пожертвовала карьерой актрисы ради семьи, но это был ее сознательный выбор. «Я на самом деле счастлива, что моя жизнь такая, какая есть. Я отказалась от сцены лишь потому, что хотела иметь нормальную семью, мужа, детей». Когда она об этом говорила, у нее уже было двое детей. На протяжении этих лет она еще несколько раз давала интервью. И в каждом из них говорила одно и то же: муж и дети дают мне чувство защищенности. В последний раз она упоминала об этом в интервью по случаю выхода на экран какого-то сериала, в котором она сыграла вместе с Зигмундом. Немало удивила меня еще одна большая вырезка с ней, где она вновь выступила в роли модели. На сей раз это были фотографии в роскошном глянцевом журнале для женщин – Эльжбета Гурняк с профессионально выполненным макияжем, в изысканных туалетах. В лучах яркого солнца, в дождь под зонтом. Ее лицо выглядело как маска. Странная прическа, тонны туши на ресницах и подводки на веках. И подпись: «Я делаю то, что мне нравится! Меняю свою жизнь, даю ей пинка!» Номер был прошлогодний. Ей хотелось продемонстрировать себя и доказать всем, что, несмотря на уход мужа, она не расклеилась, не опустила руки. И способна «дать жизни пинка»… С болью в сердце я раскладывала вырезки по конвертам и убирала в папку с тесемками. Торопиться домой к Зигмунду мне почему-то расхотелось. Передо мной сейчас лежала папка, заключавшая в себе его профессиональную жизнь. Развязав тесемки, я взяла из нее самый последний конверт. Интервью, которое я не перечитывала с того времени, когда мы еще не жили вместе. Журналист задает вопрос: «Для моего поколения вы были идолом. Казалось, что вы взлетите высоко. Вы чувствуете свою ответственность за то, что так и не произошло?» Зигмунд: «Что значит „высоко“? Я сыграл более чем в ста фильмах. Это, по-вашему, как? Высоко? В смысле количества?» Журналист: «Я имел в виду качество». Зигмунд: «Не моя вина, что большая часть этих фильмов не удалась. А поскольку я в них снимался, мне приклеили ярлык гламурного актера». Журналист: «Вы собираетесь бороться дальше за первое место в нашем кинематографе?» Зигмунд: «Скорее нет, чем да». Журналист: «Каковы ваши творческие планы?» Зигмунд: «Знаете, мне хотелось бы влюбиться… так, как это бывает только в юности…»

Когда я вышла на улицу, небо нахмурилось и начал накрапывать дождь, который перешел в ливень. Зонтика у меня с собой не было, и очень быстро я вымокла до нитки. «Мне хотелось бы влюбиться… так, как это бывает только в юности…» Ах вот оно что. Я должна была стать его новой игрушкой, старую он убрал на антресоли.

Странное ощущение появляется, когда живешь не по календарю. Мне казалось, что я контролирую ситуацию, знаю, когда наступает день, когда на город спускается ночь. И как давно я здесь, тоже знаю. А на самом деле выходит, что я потеряла счет времени… По-моему, мне уже хочется вернуться, но немного страшно: на то, чтобы просто поднять веки, мне так же трудно решиться, как и на то, чтобы решиться пойти к ней…

Адрес я переписала из паспорта Зигмунда. Взяла такси и поехала, но таксисту велела остановиться за несколько кварталов от дома, где она жила. Забор из рабицы, небольшой ухоженный палисадник, крыльцо, входная дверь. Все одинаковое, как и у других домиков, стоящих в ряд и соединенных между собой. Нажимаю на кнопку звонка у калитки, сердце бешено колотится.