— Расскажи, — снова обратилась к Генке-моряку Любка Витюкова, и голос ее был требовательным, капризным, громким, — расскажи про своих экзотических ракушек.
— Самые красивые ракушки мы прозвали довольно грубо, не для женского уха. — Генка привычно зачичикал, прикидывая, не покоробит ли это Любкин слух. Потом подумал, что ей и не такое слышать приходится — она даже мат от разъяренных чем-нибудь трассовиков выслушивает. — Ну вот есть такая, например, ракушка, цветастая, рябая, на курицу похожая — свиным ухом называется. У меня имеется в заначке две штуки, одну я тебе вместе с челюстями барракуды могу подарить. Хочешь?
— Подари.
— Она блескучая, словно лаком покрытая. Добыть ее со дна несложно, сложно извлечь внутренности из раковины. Если вываривать ее, как рапану, она блескучесть свою потеряет и перламутр тоже потеряет. Так мы исхитрялись и поступали так — клали ракушку на солнце посередь горячей палубы — клали в неудобном положении. Специально, чтобы она ногу показала. Когда она выпрастывала свою пятку с ороговелой монеткой на конце, то ее поддевали крючком за эту монетку и подвешивали на тросе. За ночь она и вываливалась полностью из раковины. Вот и все, бери и ставь после этого костяшку в свою коллекцию.
— Интересно.
— Есть спиралеобразные ракушки… Их по науке еще витыми называют, — продолжал, увлекаясь, Генка, совсем не замечая, что музыка уже стихла, танцующие расселись по углам и они одни находятся посреди «диогеновой бочки», перебирают ногами в танце, который уже отзвучал, — но мы науку по боку и звали их морковками. Добывают морковок так. Вернее, не самих морковок, а панцири. Вылавливают ракушку и ввинчивают штопор в мякоть. И потом в тайник с кипятком кладут. Сварят и штопором выдергивают мякоть. Как пробку из бутылки.
— Я в прошлом году на юге, в Сухуми, была, видела там, как рапан ловят. Интересно.
— Черноморские рапаны — это что-о… Мелочь пузатая. В микроскоп надо разглядывать. Вот нам попадались рапаны — ого! Величиной с суповую кастрюлю, — тут Генка осекся и замолчал, почувствовав внезапно, что музыки нет, что он увлекся и Любка Витюкова до сих пор не окоротила его.
— Бис! Браво! — захлопал в ладони Ростовцев. — Люб, ты что, в горячие страны, в Крокодилию, на море за ракушками собралась? Инструктаж получаешь?
— Ну и что? — тряхнула головой Любка Витюкова. — И получаю инструктаж! Ну и что? Можешь в свою очередь Ане дать инструктаж. Видишь, она ждет, сомлела даже…
Генка-моряк увидел, как дернулась Анина голова и обиженной светлиной налились ее глаза, виски покраснели. Поразился Любкиным словам — резки они были. Подумал, что Аня обязательно должна ответить, но Аня смолчала.
Заговорил Ростовцев. Произнес задумчивым голосом:
— Добро, сделанное врагом, так же трудно забыть, как трудно запомнить добро, сделанное другом. За добро мы платим добром только врагу, за зло мстим и врагу и другу. — Покачал головой. — Это не я, это Ключевский Василий Осипович, великий историк, сказал.
Любка усмехнулась, вечерняя тень быстро проползла у нее по лицу, и Генке показалось, что это неспроста, что-то такое, о чем он не знает, связывает Ростовцева и Любку Витюкову. Но вот что? Ведь Любка-то — известная недотрога. И муж у нее есть… Он попробовал развивать предположения дальше и даже похолодел от однозначности мысли, промелькнувшей у него в голове, выругался про себя — как он смог, как сумел подумать о ней такое?
— Впрочем, все это ерунда, фраза, не больше, — услышал он голос Ростовцева. — Действительно, фраза. И все тут. Вернемся на круги своя и начнем по новой. — В последних словах Ростовцева Генке почудилось что-то недоброе и опасное для него, для его привязанности, которую он питал к Любке.
Раздался печальный высокий звук скрипки — это пауза в магнитофонной кассете кончилась и снова пошла музыка, и снова пары двинулись из своих углов на середину «диогеновой бочки». Любка, не снимая рук с Генкиных плеч, переступила с места на место, сильным коротким движением заставила Генку-моряка сдвинуться с точки, на которой он застыл, и начать новый танец.
— Тоже мне начальство, — шепотом в себя произнесла Любка, — пуп межпланетный, в десяти шагах не видно. Если б он дальше пошел — я бы мокрым полотенцем его отхлестала. Он мне не муж и я ему не… — прикусила язык, увидев, как обузился лицом Генка. Спросила: — А ты что, никогда не был женат?
— Не был.
— И детей нет?
— Откуда ж они возьмутся, если жены нет?