Спустившись вниз, Джованни поборол охватившую его дрожь и чуть подождал, чтобы легкие приспособились к холодному и сырому воздуху, это осложняло реставрационные работы. Просто поразительно, каким образом столько фресок и гравировок сохранилось здесь, в суровой среде, полностью уничтожившей тела погребенных, когда-то наполнявшие тысячи ниш. Лишь считанные косточки были обнаружены во время раскопок этих гробниц, в большинстве своем разграбленных мародерами, которые наживались на том, что продавали их как мощи святых и мучеников.

«Какая ирония судьбы, — подумал Берсеи, — ведь место это намеренно создавалось как лабиринт, дабы избежать грабежа. Вот и вся защита для тел, которым предстояло воскрешение. Придет Судный день — и сколько будет разочарованных душ…»

Он направил луч в узкий проход — шириной едва ли в метр и высотой менее трех, — и свет рассеялся в нескольких метрах впереди. Почти две тысячи лет назад Fassores — гильдия землекопов — вручную пробила этот лабиринт гробниц в мягкой вулканической породе, или туфе, на котором стоял Рим. Погребальные ячейки, или локули, тянулись по стенам слева и справа. В древние времена тела заворачивали в саваны и укладывали в эти ниши разлагаться для экскарнации — ритуала освобождения от плоти, от всего мирского. Теперь ниши были пусты.

Подземные галереи прокладывали слоями — с тремя уровнями схожих туннелей. К счастью, камера, которую он хотел осмотреть, находилась в верхней галерее катакомб.

«Некрополь, — подумал Берсеи. — Город мертвых».

Он прикрыл нос от запаха плесени, надеясь, что не встретит «хозяев» этих мест. С напряжением сглотнув, Джованни двинулся вперед.

— Desidera qualcosa?^[67] — Марио во второй раз отложил книгу и внимательно посмотрел на крепко сбитого мужчину, стоявшего перед его столом. Незнакомец, похоже, был поглощен своими мыслями. Марио решил попробовать на английском. — Чем могу помочь?

Раздосадованный сухим тоном старика, Конти вновь не ответил. Идя сюда следом за Берсеи, он недоумевал, какого черта ученый свернул в этот парк. Сейчас же, прочитав табличку над столом экскурсовода, он силился понять ее смысл. Еврейские катакомбы? Взгляд его перекочевал на другой дверной проем, открывавший проход к неосвещенной лестнице.

«Какой-нибудь служебный выход, — подумал он. — Неплохо».

— Света нет, что ли? — поинтересовался Конти на итальянском.

— Чтобы спуститься туда, нужен фонарик, — ответил старик.

«И это неплохо», — подумал Конти.

— Но катакомбы закрыты для посещения, — продолжил экскурсовод, криво улыбнувшись. — Если у вас нет специального пропуска, я буду вынужден просить вас удалиться.

Тоже мне, шишка на ровном месте! Конти пропустил мимо ушей это заявление, впившись взглядом в листок на пюпитре. Регистрация посетителей. А в списке только одно имя — то, которое ему нужно. И похоже, здесь кругом ни души. Все оказалось куда проще, чем он предполагал. Запустив руку в карман куртки, Конти осторожно извлек маленький шприц.

Пока незнакомец в три шага огибал стол, в сознании Марио Бенедетти успела промелькнуть догадка, что он в опасности. Загнанный в угол, старик замер.

— Какая жалость… — пробормотал Конти.

Он выбросил правую руку, ухватив экскурсовода за загривок, а его левая рука описала в воздухе стремительную дугу и вонзила иглу в шейную мышцу, мгновенно введя туда концентрат тубарина — лекарства, применяемого в хирургии сердца для того, чтобы парализовать сердечные ткани. Не зная, когда может пригодиться тубарин, Конти всегда имел при себе смертельную дозу.

Старик повалился на пол, и Конти резко отшатнулся в сторону.

Токсины мгновенно наполнили артерии Марио Бенедетти, и он стал царапать грудь налившимися свинцом пальцами. Лицо его исказила судорога, когда сердце, споткнувшись, заклинило, как перегоревший двигатель. По всему телу пробежала дрожь, затем оно замерло.

Сальваторе Конти всегда изумлялся действенности этого метода. Кто бы ни нашел старика, он наверняка решит, что бедолага скончался от сердечного приступа. Стандартное вскрытие выдаст аналогичное заключение.