В беспорядке чемоданов, оторванных деталей интерьера и тележек барахтался господин Томас Бьорндален, которому огонь вовсе не мешал. Инквизиторы пустили всю имевшуюся магию на защиту самолета, но никто не пожертвовал своих собственных резервов ни на борт, ни на экипаж менее сильных Иных. Завидев меня, Томас выпустил файербол, полностью потерявшийся в окружавшем нас пожаре.

Я выстрелил ему в голову из револьвера, не задумываясь, сможет ли он отрастить ее заново.

В спину мне попал заряд «полуночной сакуры» – и я упал, чувствуя по нарастающему жару, как «щит» спадает. Сзади меня шатался Рене Сен-Клер, с кривым лицом пытавшийся собраться для новой атаки. Получив в лицо заряд «тройного лезвия», Инквизитор перевернулся в воздухе, как от удара внезапно прилетевшим крюком подъемного крана. Я даже успел заметить, как с него слетел правый башмак.

Саймон Джонсон скатился по куску внешней обшивки, цепляясь полами пиджака за вздувшиеся заклепки. Упал на живот, попробовал подняться и упал снова. Лежа в куче плавящегося утеплителя, он пустил в меня несколько зеленых импульсов непонятных ментальных атак. На серьезную защиту у меня не было Силы – я ограничился «ледяной корой», чувствуя, как закладывает уши. Полноценное восприятие звука не вернулось. В глазах мигом все стало расплываться, и я выхватил шакрам, выстрелил наугад. Кусок обшивки рухнул на Саймона, намертво припечатывая его к газону.

Почти на ощупь я пошел дальше, в глубь очага пламени, чувствуя, как рушатся последние барьеры. Сумрак улыбался мне, приглашая слиться с ним навсегда, – и я принял приглашение частично, направляя туда зрение, практически отказавшее в мире пламени. Дмитрий Борисов был впереди, в горящих обломках самолета. Аура Светлого мага выдавала его с головой, приговаривая к неминуемой встрече со мной.

При виде меня Млечник попятился, выставил какую-то неизвестную мне «сферу», начал что-то говорить. Я не понимал ни единого слова. Схватив его за воротник, я вонзил лезвие шакрама ему в висок.

Сразу вернулись и звуки, и зрение.

– …не узнаешь, в кого, – хрипел колдун, глядя на меня пронзительным взглядом, в котором не было ни страха, ни раскаяния. Он рухнул на колени, словно приглашая меня сделать то же самое. Я вворачивал лезвие ему в голову, глядя, как парализованная, опустившаяся часть его лица начинает подергиваться.

Млечник не пытался лечить себя. Вместо этого он ушел в Сумрак, надеясь скрыться там от меня.

Сумрак так Сумрак.

Ко мне со всех сторон потянулось пожирающее пламя – и я ушел на первый слой, держась за своего врага. Мы стояли внутри поджаривавшейся драконьей туши, а комки синего моха кружились в воздухе, подобно первому снегу.

Млечник умирал, уходя глубже, глядя на меня в дикой надежде, что я не последую за ним. Мне ничего не надо было делать – лишь позволять напряжению отступать, направляя остаток сил на удержание шакрама в голове колдуна.

Второй слой принял нас как любимых детей. Ушли и боль, и давление, и нелепые попытки придать окружающему хоть какое-то значение. Отсюда колдун не хотел идти ниже. С третьего слоя даже ему было не выбраться, и мы оба это знали.

Мне не надо было тащить его туда волоком. Сумрак и без того требовал расплаты за помощь. Пусть. Я не искал теней – они нападали на меня со всех сторон. И я отдался на их волю.

На третьем слое было пусто, темно и холодно. Колдун уже не принимал покорно свою участь – дергался, пытаясь выдернуть мою руку с лезвием из его головы. Но вот его движения замедлились, глаза закатились, и Светлый маг Дмитрий Борисов, создатель кошмарного ритуала, улетел на четвертый слой, где, как я знал, была лишь одна дорога – на пятый и ниже, откуда нет возврата таким, как мы.

Я опустился на землю, пытаясь закутаться в плащ, чтобы хоть немного согреться. Необъятное, пустое поле аэродрома медленно сокращалось, подступая ко мне со всех сторон, а сзади была лишь непроглядная Тьма. Из нее я пришел, и в нее я уйду.

Закрыть глаза. Вздохнуть в последний раз. Ушли все мысли, кроме образа полной луны.

Поглотив остатки поля, Тьма дошла до меня, окутывая, растворяя в четвертом слое Сумрака. Надо бы посмотреть на него, но открывшаяся картина будет ничем не лучше той, что в моем умирающем сознании…

Удар – внезапный, сильный и неожиданный. Колющая боль пронзила мою грудь. Я схватился за нее, чувствуя смертельную обиду, как маленький ребенок, что мне не дают уйти легко и спокойно. За что? Я же все сделал! Я же…

Новый импульс.