– Что? – спросила она, неожиданно для себя прислушиваясь к каждому звуку в комнате – часы, посудомоечная машина, далекий гул самолета, позвякивание металлических браслетов, которые Шейла крутила на запястье.

– Я думала, что ты расстроишься, но, учитывая то, что ты только что сказала, я, вероятно, ошиблась.

– Расстроюсь из-за чего?

– Вчера вечером мы с Саймоном пошли в “Альгамбру” посмотреть “Парни и куколки”, наши места были на первом ряду балкона с видом на партер. Прежде чем погас свет, мы заметили Адама, он сидел прямо под нами. А рядом с ним – та женщина, с которой он работает, – мы встречались с ней здесь на вечеринках, высокая блондинка…

– Эмили, – сказала Рут. Сердце вдруг бешено заколотилось, стало трудно дышать. Как она раньше не догадалась?

– Да, – сказала Шейла. – Я не спала почти всю ночь, размышляя, стоит ли говорить тебе, но я не хотела, чтобы ты услышала это от кого-то другого, потому что они были… Ну, они выглядели как пара. Саймон тоже так подумал.

Лицо Рут казалось непроницаемым.

– “Парни и куколки”, говоришь?

– Да. – Шейла облегченно выдохнула. – Прости, что напоминаю о нем, тебе, наверное, плевать, что там с Адамом…

По лицу Рут потекли слезы, и она начала раскачиваться взад и вперед.

– Нет, нет, нет. Я этого не вынесу.

Рут всю ночь мучилась без сна. Она представляла Адама в постели с Эмили: он хочет ее, гладит ее, входит в нее. Голова Эмили покоится в теплой впадине под его ключицей, они пытаются отдышаться после бурного секса. Его рука обнимет Эмили за плечи. Он держит ее грудь, смотрит ей в глаза и притягивает к себе. Все физические воспоминания, которые они с Адамом накопили вместе – год за годом, кожа к коже, и радость, и печаль – теперь уничтожены более упругой, молодой и волнующей плотью Эмили. Они уничтожили ее.

Но к чему ее удивление и гнев? Если был Сэм, то почему бы не быть Эмили? У Адама больше причин. Это она его вышвырнула. Нечего теперь жаловаться. Все эти годы исчезли, безвозвратно. Он разыграл свою последнюю карту, ту, которую держал ближе всего к груди. Она не придавала ему значения, предполагала, что он всегда будет рядом, на периферии ее зрения, надежным, предсказуемым, преданным. Она никогда не думала, что он уйдет навсегда. Без него она рухнет, развалится. Теперь нет ничего, некого винить, некого утешать.

А теперь залезай под одеялко, девочка моя, и засыпай.

Теперь ты сама по себе и совсем никому не нужна.