Они вдвоем смеются, и я не сдерживаюсь, но мой смех выходит каким-то не таким беззаботным, как у них.

— Мама моя, — с любовью и теплом произносит Аскаров, — Настасья Павловна.

 Сбитая с толку, я чуть ли не топчусь с ноги на ногу. Опять конфуз, и опять со мной. Почему я вечно попадаю в такие некомфортные и неприличные ситуации? Почему именно я?

— Здравствуйте, — тяну улыбку, как могу, потому что чувствую себя бесстыжей и грязной. — Элла.

Она протягивает ко мне руку, а я кое-как отвечаю на жест. Не могу смотреть в глаза человеку, которого разбудила посреди ночи. Нужно было не подниматься наверх, попрощаться с Игнатом у двери в подъезд.

Вдруг Настасья Павловна меняется в лице. Я сначала даже не понимаю, с чем связано то, как она начинает сиять, широко улыбаться и сменять рукопожатие в добродушные объятия.

— Элла? — переспрашивает она мое имя.

Я не двигаю ни головой, ни руками. Стою застывшая, моя любвеобильность куда-то спряталась. Зато могу видеть, как Игнат почесывает затылок и старательно отводит глаза.

— Элла-а-а, — протягивает Настасья Павловна с неким благоговением. — Наконец-то мы познакомились! Хотя мне стоило сразу догадаться, кто ты такая, ведь я своего сына знаю. Когда влюбляется, на других женщин не смотрит, а уж целоваться… и подавно.

На щеках и подбородке однозначно полыхают теперь розовые пятна. Даже не знаю, за что цепляться сперва: за то, что Игнат явно говорил с матерью обо мне или за то, что она считает, что он меня любит.

— Вы неправильно поняли, — лгу без зазрения совести. — Мы упали просто.

— Ну да, — хохочет она, — а при падении нечаянно губами встретились!

Я собираюсь что-нибудь ответить, но тут Игнат принимается поддерживать версию мамы. Подобравшись, он притягивает меня ближе за талию. Настасья Павловна, спохватившись, юркает в комнату за халатом и возвращается обратно. Она счастливо широко улыбается, молча покачивает головой и разглядывает нас. А мне совсем неудобно отталкивать Аскарова и рушить тем самым иллюзию, в которую почему-то верит его мама.

— Та самая Элла? — все еще улыбаясь, Настасья Павловна говорит, как очарованная. Не знаю, кивнул ли ей Игнат, но вслух ничего не сказал. — А мне про тебя сын рассказывал, но не говорил, что вы вместе, — гладит она меня по руке.

В каком же глупом я положении. Снова. Вот снова! Закончить это все к чертовой матери! Я же не кукла, чтобы можно было мной играться: то Игнат перед моей мамой дурака валял, то своей — сказки рассказывает.

— На пороге стоять будем, что ли? — Настасья Павловна опередила мою импульсивную речь. Придвинувшись к сыну, она, как маленького, треплет того по щеке. Игнат не доволен. — Ну вот, посмотрите на него, — ворчит в шутку, — ты мать полгода не видел, бессовестный!

Я улыбаюсь в натяжку, только чтобы поддерживать общую атмосферу. Позволяю завести себя на кухню, посадить себя за стол. Потом на автомате подрываюсь, чтобы помочь Настасье Павловне, но она не разрешает, заставляет сесть обратно.

— Чай я сама заварить могу, что ты, моя хорошая, — щебечет она, волшебничая у кухонного островка.

Я на мгновение задумываюсь о том, что Сусанна Георгиевна никогда не была со мной так добра и приветлива, как мама Игната. Мне становится очень обидно! Оказывается, я вполне заслуживаю хорошего отношения к себе от свекрови. Мать Тимура меня невзлюбила задолго еще до того злосчастного видео. Я для нее всегда была не той, не такой. Кстати, давно от Сусанны никаких новостей, а ведь Тим не станет жениться на Кате. Его мать вообще в курсе?

Настасья Павловна не дает мне привести мысли в порядок. Все о чем-то спрашивает. Я ведь хочу встать и попрощаться, но не выходит. Теперь ее интересует, кто все-таки поколотил так сыночка. Правду говорить ни у меня, ни у Игната в планах нет. Переглядываемся просто, сидим, как воды в рот набрали. Но маме Аскарова это не по душе, и она прямо допрос устраивает.