— Мой работник завтра поутру повезет в город пустые бочки из-под вина, — извинился хозяин. — Но до grottoni вас может проводить вот этот мальчик. Он отлично знает дорогу.

— Вы говорите серьезно? — воскликнул аббат. — Ребенок, который вырос в уюте и безопасности мирного города и никогда не испытывал страха за свою жизнь, должен провожать меня в такое беспокойное место, где нельзя поручиться даже за жизнь взрослого?

— Вы правы! — сказал хозяин. — В нашем городе царят порядок и спокойствие, и те, кто здесь живет, едва ли видели живого разбойника. Но и в округе они появляются очень редко. Кто были те двое, что доставили вам огорчение, я, правда, не знаю, но думаю, что это пришлые люди. Я сам провожу вас завтра к grottoni и могу захватить с собой охотничье ружье. Но вот что касается этого ребенка, — он кивнул в сторону мальчика, — тут вы ошиблись, досточтимый отец. Он с самого часа своего рождения прошел через великие опасности, притом худшие, чем довелось испытывать любому человеку за всю свою жизнь. Истинное чудо, что он их избегнул. Эту историю стоит послушать. Если вы не устали, я хотел бы ее рассказать, тем более что до еды еще есть время.

Он сел к столу и рассказал аббату историю о сапожнике с улицы Веттурини.

— Самое странное в этом деле то, что после смерти сапожника неистовая любовь женщины к своему ребенку перешла в полное безразличие, почти даже в ненависть, — сказал он, дойдя до смерти сапожника. — Она не могла простить мальчику, что из-за него выдала мужа стражникам. В ее голове засела мысль, будто сапожник шел к ним не убивать, а еще раз поглядеть на нее и ребенка. Через некоторое время она исчезла из города, а ребенка подкинула нам. Больше о ней здесь ничего не слыхали. Люди, которые знавали ее в Палермо, говорят, что она вернулась в монастырь и стала сестрой на послушании и, наверное, опять зовется Симфорозой от Вечного Света… Если это так, то за пением псалмов ей наверняка вспоминается то время, когда она варила любимому мужу куриные супы и похлебки с сыром. А маленький Антихрист ходил к священнику в ближнее селение. Тот обучил его читать, писать и немного разбирать по латыни. Потом я снова взял его к себе — ради Христа, поскольку община почти ничего не платит за него. У меня он научился полезным вещам всему, что может пригодиться в жизни: накрыть и убрать со стола, мыть и чистить посуду, подметать и мыть полы, прибирать постели. Ему у меня неплохо, и неправду говорят, будто я заставляю его спать с лошадьми в конюшне. Это лжецы болтают… Да вот он, досточтимый отец, можете сами его спросить, верно ли, будто он спит с лошадьми!

Мальчик вошел в комнату с тарелкой нарезанного сыра в руках и сообщил, что рисовый суп только что поспел.

Кивком головы аббат подозвал его и спросил:

— Как тебя зовут, сын мой?

— Иосиф, высокочтимый отец! — отвечал мальчик.

— Иосиф. А как звали твоего отца?

Мальчик не ответил. Он залился краской и впал в такое смущение, что едва не уронил тарелку с сыром.

— Об имени его отца не надо у него спрашивать, — предостерег хозяин. Он стыдится своего происхождения от галерного каторжника. Его отца звали Пьетро Филиппе Бальзаме, а родом он был из Пизы.

Мальчик недружелюбно взглянул на взрослых, словно расслышал или угадал, что они говорили. А хозяин продолжал:

— Он придумал себе другое имя, очень красивое, под которым он хочет войти в мир. Он хочет стать священником и уже очень хорошо знает грамоту. Вот его письмо…

Он порылся в карманах, вынул письмо и протянул аббату.

— Это он сам сочинил и написал. Завтра мой работник отвезет его в город. Прочтите, высокочтимый отец.

Аббат развернул листок: письмо было адресовано ректору духовной семинарии святого Роха в Палермо. Он надел очки и стал читать.

— Что там написано? — с любопытством спросил хозяин.

— «…Я не знаю другого счастливого удела, — читал аббат, — как всецело посвятить себя служению святой церкви. Это мое единственное желание. Со всею надеждою преданной души припадаю я к Вашим стопам, отец мой. Распорядитесь о моем приеме в Вашу семинарию. Ваш почтительнейший и недостойный духовный сын Иосиф Калиостро».

Аббат отдал письмо хозяину, встал и положил руки на плечи юного Калиостро.