Четверо драгун — безотказные и бесстрашные мужчины, старые солдаты, которые побывали в сотне сражений, начиная, может, еще с Маренго[79], соскочили с коней, и один из них крикнул:

— Товарищи, небо для нас одно — встретимся там. Вперед!

И все пятеро пошли в густой дым.

— Да они с ума посходили, — прорычал Брокендорф.

— Да здравствует император! — Салиньяк в дымовом облаке размахивал саблей.

Драгуны повторили клич. И все исчезли в вихре летящих искр и хлопьев пепла. Мы на мгновение онемели.

— А он вернется, как увидит, что там… — подумал вслух Брокендорф.

— Этот — нет! — сказал за моей спиной Тиле. — Этот — нет, господин капитан…

— Оттуда никто не выберется, — вырвалось у другого солдата.

— Ни одна душа! — согласился Тиле.

— И лезет за призраком на смерть! А мы будем виноваты! — Брокендорф сплюнул, постепенно остывая. — Я же не сказал ему правду. Я должен был сказать всю правду… — почти простонал он.

Я рванулся в ворота.

— Салиньяк! — закричал я. — Салиньяк! Поздно. Ответа не было. Я попятился и выскочил на улицу, кашляя от дыма.

— Кажется, этот офицер сам смерти ищет! — услышал я одного из людей Брокендорфа.

— Угадал! — это сказал Тиле. — Ты угадал, парень. Я его знаю, старика, знаю — он не первый раз на верную смерть идет. Ох, небо и черти, да что это?..

Внутри ярко пыхнуло. А еще через миг никто из нас не видел других. Гром и новая вспышка, и облако ужасного дыма наполнило улицу. Но сильный ветер быстро разорвал дымовое облако в клочья. И еще — резкий, короткий удар — взрывная волна, которая сбила меня с ног. Гром повторился с еще большей силой, оглушая людей. Лошади понесли своих седоков — тех, кто усидел в седле, прочь, вниз по улице. И затем — тишина, долгая, мертвая тишина, пока я не расслышал хриплый рык Брокендорфа:

— Прочь отсюда! Всё! Теперь — всё! Это порох… в рефектории…

Придя в себя, я обнаружил, что нахожусь под аркой ворот дома напротив монастыря. Я так и не смог вспомнить, каким образом я очутился там. Какое-то время после этого слышался только свист, шорох и шипение пламени и стук падающих балок, камней — всего, что не было сразу низвергнуто взрывом и разваливалось в пожаре… Стена монастыря была разворочена, и внутри я видел море огня.

Ко мне подбежал, шатаясь, капрал Тиле. Чуть дыша, он повалился на землю у моих ног. Я разглядел и других: они все прижимались к стене дома, где недавно жил полковник, руками отмахивались от дыма, летящих искр и пепла. Посреди улицы лежал солдат, придавленный горящей балкой и, видимо, уже мертвый.

— Йохберг! — услышал я голос Брокендорфа, не видя его. — Йохберг! Где вы? Живой?