— По французским законам и наследственному праву, — подтвердил герцог де Лаван.
— В самом деле? — злорадствовал Тюрлюпэн. — Значит, все достается старшему брату! Вот это, по-моему, разумное установление. А вы, сударь… Что сделали бы вы, будь вы таким младшим сыном? Что, если бы явился кто-нибудь и мог представить парламенту доказательства, что он ваш старший брат? Как поступили бы вы, сударь?
Герцог де Лаван запрокинул голову и расхохотался.
— Тогда бы я купил себе мула и колокольчик, — сказал он, — и пустился бы продавать на улицах Парижа свои старые шляпы с перьями.
И он закричал, подражая уличному торговцу:
— Шляпы с перьями! Кто покупает шляпы с перьями? Пожалуйста сюда, вот хорошие шляпы! Тюрлюпэн покачал головою.
— Этого я вам не советую, — сказал он. — Вы увидите, что это промысел не доходный. Никто не покупает шляп с перьями. Люди носят свои старые шапки из кроличьих шкурок, к которым привыкли. Жаль мула и колокольчика.
— Вы большой шутник, — сказал герцог де Лаван, удивленный крайне странными речами бретонского дворянина.
Глава XVI
Беседа за столом сделалась оживленной и шумной. Господин Лекок-Корбэй, обнажив голову и потрясая шпагой, выпил за здоровье короля. Граф фон Мемлельгард пытался отнять у него оружие и проповедовал спокойствие и мир. Граф де Кай и де Ругон крепкими словами разносил провансальскую знать, отказавшуюся прислать на совещание своего представителя.
— Эти провансальцы, — кричал он, — считают себя умнее всех, для них всякий огонь слишком горяч, всякая вода чересчур глубока. Они хотят дождаться развязки и стать на сторону того, кто одержит верх.
— По этой части, — сказал господи Лекок-Корбэй, — много в стране родственников у Иуды.
Граф фон Мемпельгард осушил свой стакан в глубокой меланхолии.
— Опять разразится война над страною, — плакался он. — Я это предсказывал. Не пощадит она и Лотарингии, вертограда Господня, страны виноградников и дубовых рощ. Мне не верят. Грянет война и всех нас унесет, моих сыновей, моих братьев, моих милых зятьев, моих друзей…
— Volentem ducit, volentem trahit[42], - сказал господин де Роншероль, стоявший в стороне, в тени оконной ниши. — Это применимо к вину, к войне и к христианскому учению.
— Честью клянусь, — воскликнул граф де Кай и де Ругон, — вы сказали меткое слово. Говорю это прямо, хотя не учился латыни. Ибо в пору моей молодости, господа, восковые свечи были дороги, а отец мой был бережлив. «Будь удальцом, — сказал он мне, — ни на что другое ты не годишься». Он поступил со мною нехорошо, не обучив меня латыни, потому что в наш испорченный век ученые в большем почете, чем солдаты. Тридцать семь лет подряд служил я своему королю. Хорошими словами он щедро меня награждал, но ушел я от него с пустыми руками.
— Он всех угощает хорошими словами, — сказал граф фон Мемпельгард.
— Будь проклят тот, кто отказывает в должном уважении Его Величеству королю! — воскликнул господин Лекок-Корбэй, потрясая шпагой в правой руке и стаканом в левой. — Я готов скрестить свой клинок с каждым, кто дурно отзывается об Его Величестве короле.
Тюрлюпэн насторожился. Он нашел дворянина, изъявившего готовность с кем угодно скрестить свой клинок, и у дворянина этого был весьма воинственный вид, в руке у него была обнаженная шпага. Тюрлюпэн приблизился к нему.
— Если такова ваша воля, то мне нужно вам кое-что сообщить, — сказал он ему. — В этом доме есть дворянин, осмелившийся говорить об Его Величестве короле весьма непочтительным образом.