– Выходит, ты болеешь за «Спартак» из-за какого-то французского Линя? – насупился внук.
– Что ты, что ты… – спохватился дед Наум. – «Спартак» – это «Спартак», а Лилль – это Лилль. Просто все мы с чего-то начинаем, правда? Вот тебя заразил футболом я, а меня – тот француз и те итальянцы.
Теперь, лишенный необходимости скрываться, он обрушил на внука рассказы о замечательном бомбардире Луиджи Риве, непробиваемом вратаре Энрико Альбертози, лучшем полузащитнике Европы Джанни Ривере по прозвищу «Золотой мальчик» и особенно о тренере-дураке Валькареджи, который ни фига, ну просто ни фига не разбирается в футболе. К финальному матчу, в котором, как и следует в подобных сюжетах, сошлись именно Бразилия с Италией, Игорёк и сам уже не понимал, как можно предпочесть великолепного Риверу какому-то серому Маццоле.
Едва увидев состав, дед Наум простонал:
– Ты только посмотри: этот идиот Валькареджи снова оставил Риверу в запасе! Это конец, Игорёха! Матч проигран еще до начала…
Так и случилось – бразильцы выиграли 4:1, а «Золотой мальчик» вышел на поле лишь за шесть минут до конца, когда все уже было решено…
Эта история имела странное продолжение год спустя, осенью семьдесят первого.
– Пойдем в мороженицу, – предложил дед Наум. – Я знаю место, где дают земляничное.
Понятно, Игорь не стал возражать, причем вовсе не из-за мороженого, а из-за возможности лишний раз прогуляться с дедом. Они вышли на Садовое кольцо; день был солнечный, позолоченный желтой листвой деревьев.
– Что с тобой будет, Игорёха? – вдруг сказал Наум Григорьевич. – Что с тобой будет, когда я… когда меня не станет?
– Почему тебя вдруг должно не стать? – удивился Игорёк и тут же осекся, вспомнив, что как раз накануне у его друга-одноклассника умерла бабушка.
– Вот именно… – безошибочно угадав ход его мыслей, кивнул дед. – Ты должен обещать мне кое-что, на случай если нам с тобой придется расстаться.
Внук молча смотрел на него снизу вверх.
– Ты должен быть сильным, Игорёха. Сильным и внимательным. Другие подростки – те, у кого, кроме матерей, есть отцы, братья и сестры, – могут позволить себе беззаботно слоняться по жизни. Вечером они не ставят будильник, потому что каждый раз находится кто-нибудь, кто разбудит их утром. Даже совершая опасные глупости, они знают, что кто-нибудь обязательно выручит, уговорит учителя, директора, милиционера. У тебя не будет такой роскоши, а значит, ты должен научиться справляться сам. И это даже к лучшему, потому что беззаботность и глупость далеко не всегда остаются безнаказанными. В один прекрасный день никто не разбудит и никто не защитит. Обещай мне полагаться только на себя самого. Обещаешь?
– Ну, обещаю, – угрюмо отвечал Игорёк, не слишком, впрочем, понимая, чего конкретно от него хотят.
– Вот и чудненько! – воскликнул дед, разом повеселев. – Айда в мороженицу.
В полупустом кафе сели в дальнем углу, хотя столики у окна были свободны. Подошла официантка с растрепанным блокнотом и кружевной наколкой и, выслушав деда, презрительно фыркнула, как будто земляничное мороженое не завезли из-за него. Крем-брюле Игорёк не любил, так что пришлось ограничиться сливочным. Ели не торопясь, причем дед все время поглядывал на дверь. И неслучайно: когда Игорь выскреб со дна алюминиевой чашечки последние капли, вошел человек, по одному виду которого было ясно, что он интурист. Дед Наум приподнялся на стуле и махнул рукой. Мужчина подошел, постоял, дожидаясь, пока Наум Григорьевич, неуклюже цепляясь за стулья, выберется из угла, и вдруг обнял его. Все сцена выглядела ужасно неловко; Игорёк смотрел на происходящее во все глаза и переживал за деда.
– Вот, Игорёха, – проговорил дед странно осипшим голосом, – познакомься с моим другом. Вернее, с сыном моего друга. Его зовут Ромен, он приехал из Франции и не говорит по-русски. Ромен – Игорь…
Потоптавшись возле стола, они уселись и стали говорить по-французски – вполголоса, чтобы не привлекать внимания. Игорь быстро заскучал, и дед, отвлекшись на минутку, спросил, не хочет ли он еще порцию сливочного.
– Лучше лимонад, – сказал внук. – И корзиночку.