– Ты знаешь, что Рустам и Наташа теперь хотят жить вместе?

Михаил вздохнул:

– Парню шестнадцать, ей семнадцать. Я давно заметил, что у них любовь. Рановато, конечно, но сейчас времена такие. Может, даже лучше, что рано создадут семью. Продолжительность жизни наверняка теперь уменьшится, а так они хоть успеют детей завести, пока еще относительно здоровы. Надо смотреть на вещи трезво.

– То есть тебе все равно? – уставилась на него Тина. – Я думала, ты мне поможешь ее вразумить. Меня она уже совсем не слушает! Ей плевать на собственную мать. Она говорит – хватит с нас того, что мы мир угробили, нечего мешать им жить, как они хотят.

– А разве мы им можем помешать? – спросил Михаил. – Не волнуйся, у нее переходный возраст, это бывает. Рано или поздно это все равно бы случилось. Рустам – неплохой парень, думаю, сумеет ее оберегать. Да ведь и выбора тут у нее особого нет. Может быть, пусть лучше и впрямь заведут детей.

– Таких же, как она, дефективных?

Врач почувствовал, как он устал за все эти годы – устал тащить на себе этот бункер, отвечать за безопасность его обитателей, разнимать склоки, вмешиваться во все, что здесь происходит.

– Зря ты это, – мягко сказал он, чувствуя и свою вину. Хотя вряд ли он был виноват, что Тина в свое время непременно хотела его заполучить и добилась своего хитростью. И неизвестно, кто из родителей стал причиной ущербности дочери. – Наташа – смышленая девочка. И сколько у нее пальцев, здесь никого не волнует. А Гарик что сказал?

– Ничего. Плечами пожал только. Значит, ты не собираешься с ней разговаривать?

Михаил пожал плечами:

– А смысл?

Жизнь изменилась, он чувствовал это. Нельзя было подходить к ней с привычными мерками. Его раздражали даже слова, которые выбирала Тина. Так могла бы говорить Светкина мать тогда, до Катастрофы. Но сейчас прежние понятия о том, что хорошо и что плохо, уже не годились, а Тина словно бы не понимала этого. А может, она просто не хотела смириться с тем, что ее время уходит, она стареет, а хозяевами в бункере скоро станут эти, молодые, желающие все делать по-своему?

– Очень жаль. Мне следовало раньше понять, что тебе плевать на свою дочь – так же, как и на меня, – проговорила женщина, развернулась и пошла обратно в общую комнату. Михаил покачал головой. Это были не те слова. Для того, что происходило вокруг, у него вообще не было подходящих слов.

Рустам и Наташка заняли отдельную комнату, и все приняли случившееся как само собой разумеющееся. Михаил, хотя и не слишком внимательно наблюдал за молодежью, отметил, что дети – он даже старших все еще воспринимал, как детей – стали более замкнутыми. Словно у них появились свои секреты. Причем их с Ланкой дети – Максим и Иришка – предпочитали проводить время вместе, словно бы сторонясь остальных, а Рустам с Наташкой, Джаник и Сакина образовали другую компанию. Члены этой компании то и дело попадались взрослым в самых неожиданных местах, и Михаилу казалось, что они подслушивают не предназначенные для них разговоры. Но ему некогда было вникать в такие мелочи, он слишком уставал. Пусть лучше воспитанием детей занимаются женщины. Он не видел, что Тина окончательно ушла в себя, а Гуля надрывается, пытаясь накормить и обстирать остальных. Но хотя ей и отправляют на помощь Наташку и Сакину, толку от них мало. Наташка ленива и пользуется каждым поводом сбежать к Рустаму, а Сакина старательна, но у нее все валится из рук, и очень трудно научить ее чему-то. А вот с Ланкой дети по-прежнему проводили много времени.

Но Михаил заметил также, что у Иринки отношения с матерью обострились. Однажды он решил поговорить с дочерью – и был потрясен, насколько далеко зашло дело.

– Она заставляет нас просить удачной охоты у деревянных болванов, – крикнула девочка. – Я больше не хочу этого делать. Зачем мне разговаривать с куском деревяшки?

– Для мамы это – вера в древние силы, – попытался подобрать слова врач. – Ведь хуже-то не будет.

– Ненавижу! – крикнула девочка. – Мама думает, что нашей жизнью управляют те, кто спят под холмом. Но они ничем управлять не могут. Они уже давно умерли. Я видела дохлую крысу. Она сгнила, и от нее остались одни кости. Разговаривать с теми, кто спит под холмом – все равно, что говорить с дохлой крысой!

Михаил схватился за голову. Две женщины, которых он любил больше всего, рвали его сердце на части из-за какой-то, казалось, ерунды.

– Но неужели ты не можешь сделать это для мамы?