— Я вышел, государь, и велел молодым людям вложить шпаги в ножны. Один из них послушался.

— Вот и хорошо, покараем его не так строго. Ну а что же второй?

— Второй отказался мне повиноваться, государь, продолжал подстрекать к дуэли своего противника, оскорбил его, вынудил снова выхватить шпагу из ножен, и поединок возобновился.

— Дон Иньиго, слышите? Невзирая на увещевания, они продолжали драться.

Король обратился к старику.

— Как же вы поступили, дон Руис?

— Государь, сначала я уговаривал, потом стал угрожать, потом поднял палку.

— Ну, а дальше?

— Тот, кто уже раз отказался от дуэли, отказался снова…

— Ну, а другой?

— Другой, государь… другой дал мне пощечину.

— Как, молодой повеса дал пощечину старику, rico hombre дону Руису?

И глаза дона Карлоса вопрошали толпу, словно он выжидал, что кто-нибудь из зрителей изобличит дона Руиса во лжи.

Но все молчали, и в тишине только слышалось, как вздыхает донья Флор и плачет, удерживая рыдания, донья Мерседес.

— Продолжайте! — приказал король дону Руису.

— Государь, какое наказание полагается молодому человеку, давшему пощечину старику?

— Если он простолюдин — наказание кнутом на людной площади и место на королевских галерах в обществе алжирских турок и тунисских мавров; если же он дворянин — пожизненное заключение в тюрьме и публичное лишение всех званий и почестей.

— А что, если тот, кто дал пощечину, — сын, а тот, кто получил ее, — отец? — суровым тоном спросил дон Руис.

— Что ты говоришь, старик? Я плохо знаю испанский язык и, видно, не так понял тебя?

Дон Руис медленно повторил вопрос, каждое его слово вызывало тоскливый отзвук в сердцах двух женщин: