Европейский кризис развивался с такой ошеломляющей скоростью, что и по техническим, и по политическим причинам невозможно было ограничиться лишь частичной мобилизацией против Австрии. Частичная мобилизация не являлась одним из этапов в программе всеобщей российской мобилизации на случай войны, и, если бы решение о частичной мобилизации оставалось в силе, оно бы только подвергало Россию опасности в критический момент. Поспешно вернувшись в Петербург с Кавказа, генерал Данилов, генерал-квартирмейстер Генштаба, призывал генерала Янушкевича, только что назначенного начальником Генштаба и еще не успевшего ознакомиться с мобилизационными планами, пересмотреть этот приказ. К царю на утверждение были направлены два отдельных проекта приказа – один о частичной, а другой о всеобщей мобилизации.
Утром 16 июля из Царского Села выехал курьер с приказом о всеобщей мобилизации, уже подписанным царем; приказ вступал в силу в полночь. К тому моменту руководство армии получило достоверную и точную информацию о сосредоточении немецких сил вблизи французской и русской границ.
Утром того же дня Пурталес посетил Сазонова и в довольно резких выражениях заявил, что продолжение российских мобилизационных мер против Австрии вынудит Германию принять соответствующие меры. Однако в течение всего этого дня Николай II постоянно обменивался телеграммами с кайзером, который уже вернулся из своей «туристической поездки» в норвежские фьорды. Ошибочно решив по одной из телеграмм, что кайзер действительно стремится к миру, царь вечером отправил ему ответ, поблагодарив за послание и заметив, что оно резко отличается своим тоном от дискуссии по тому же вопросу, которую немецкий посланник в тот день вел с Сазоновым.
Тогда же царь отменил приказ о всеобщей мобилизации и заменил его приказом о частичной мобилизации, вступавшим в силу в тот же срок – с 17 июля.
На следующий день, когда уже стало известно, что 18 июля Австрия объявит всеобщую готовность и что в Германии открыто ведутся военные приготовления, царь получил от кайзера еще одну телеграмму, на этот раз куда более резкую. Германский император ясно давал понять, что Пурталес сделал свое заявление в полном соответствии с его инструкциями и что, если Россия не прекратит мобилизацию, на царя ляжет ответственность за ее последствия. Именно в этот момент царь после мучительных колебаний все-таки во второй раз отменил частичную мобилизацию и отдал приказ о всеобщей мобилизации, вступавший в силу в полночь 18 июля.
Более того, стараясь лишний раз не провоцировать немцев, царь запретил военным кораблям ставить мины в балтийских водах без его разрешения. 17 июля в Адмиралтействе получили донесение о том, что германский флот вышел из Киля и направился в сторону Данцига. Зная о приказе царя, командующий Балтийским флотом адмирал Эссен послал телеграмму начальнику морского штаба адмиралу Русину с просьбой немедленно получить от царя разрешение на минирование. Телеграмма была получена 17 июля около полуночи. Несмотря на поздний час, начальник штаба в сопровождении ближайших помощников отправился к военно-морскому министру и попросил его разбудить царя и получить разрешение на установку мин. Министр наотрез отказался. Попытки добиться содействия великого князя Николая Николаевича также оказались тщетными. Лишь около 4 часов утра, когда не вернулись офицеры, посланные Русиным к генералу Янушкевичу, товарищу царя по полку, адмирал решил нарушить приказ императора и велел ставить мины. Через несколько минут пришло разрешение от генерала Янушкевича.
18 июля в 11.30 утра адмирал Эссен сообщил по радио начальнику штаба о том, что минные заграждения поставлены.
В тот же вечер граф Пурталес прибыл к министру иностранных дел Сазонову и со слезами на глазах объявил ему, что начиная с полуночи 18 июля Германия находится в состоянии войны с Россией.
Глава 8
Монархия на пути к гибели
Весенняя сессия Четвертой Думы завершилась 28 мая 1914 г. Ее заседания проходили чрезвычайно оживленно и временами даже бурно. Члены всех фракций, от социал-демократов до октябристов, резко критиковали катастрофическую политику Горемыкина и настаивали на отставке трех министров, наиболее фанатично противившихся народному представительству, – Маклакова (внутренних дел), Щегловитова (юстиции) и Сухомлинова (военный министр). Что касается наиболее умеренных депутатов, то стремление покончить с кабинетом Горемыкина мотивировалось не столько внутренней политикой правительства, сколько крайне тревожной ситуацией в Европе.
Русская армия в тот момент находилась в критической стадии: шло осуществление широкой программы перевооружения, разработанной французским и русским Генеральными штабами в ответ на военные приготовления в Германии и Австрии.
В самом конце весенней сессии правительство решило ознакомить наиболее влиятельных членов думской комиссии по военным делам с состоянием оборонительных мер. Для этого Родзянко провел у себя в кабинете сверхсекретное совещание, на котором военный министр должен был выступить с объяснением смысла и целей радикальной реорганизации оборонительной системы вдоль западных границ России.
Будучи представителем левой оппозиции, я не получил приглашения на это крайне важное совещание и поэтому могу лишь цитировать показания, которые Милюков, лидер партии кадетов, дал в августе 1917 г. специальной комиссии по расследованию деятельности бывших царских министров и чиновников: «На тайном совещании по военной программе Сухомлинов проявил свое полное невежество в военных вопросах. Мы и сами не были большими специалистами, но понимали, что он не имеет представления об осуществлявшихся мерах и о «реформе», суть которой должен был объяснить нам, знает столько же, сколько человек, явившийся с Луны. Но так или иначе, стоял вопрос не о «реформе» вооруженных сил, а об их перегруппировке и реорганизации на случай большой войны, начало которой ожидалось в 1916 г.».
Что в тот момент следовало сделать? У меня не было ответа, но одно я знал твердо: война с Германией станет не относительно второстепенным конфликтом, каким являлась Русско-японская война, а борьбой, в которой, как и в 1812 г., примет участие вся страна.
Естественно, не все, что обсуждалось и делалось за толстыми стенами правительственных учреждений, становилось известно даже самым сведущим в политике представителям общественности. Но теперь, когда я знал, что теоретические аргументы и дискуссии о том, будет ли война или нет, бессмысленны и что столкновение неизбежно, я искренне чувствовал, что не могу – не имею права – не поделиться своими знаниями с некоторыми видными деятелями левой и радикальной группировок. Кроме того, я считал необходимым прояснить взгляды этих людей, прежде чем отправляться в ежегодную поездку по стране.
В конце концов мне удалось организовать совещание, хотя пришли на него немногие, поскольку большинство уже разъехалось в летние отпуска. На совещании разгорелись бурные споры – далеко не все верили в неизбежность войны, – но по одному пункту мы пришли к полному согласию: если война разразится, все должны принять участие в обороне страны.
Наконец, после многих дней утомительных дискуссий, я сумел вырваться из Петербурга и вдохнуть свежий сельский воздух бесхитростной российской провинции. Во время летних каникул я взял за правило ездить по стране, знакомя общественность с состоянием дел в Думе и помогая организовать политическую работу на местах. Мой маршрут вел на Урал и на Волгу. Сейчас, когда я оглядываюсь на прошлое, политическая свобода в России того времени представляется волшебной сказкой. Россия превратилась в совершенно иную страну, чем была до Русско-японской войны. К лету 1914 г. она стала политически организованным государством, и понадобилось бы не более двух-трех лет, чтобы смести с лица земли всякие следы самодержавия и распутинщины, создав новую демократическую Россию.
В начале июля я покинул Екатеринбург, где посетил съезд учителей начальных школ, и отправился на несколько дней в Самару. Горожане проявляли живой интерес к политике. Когда я выступал с речью, городской театр был переполнен и толпы людей стояли даже снаружи на площади.
Вечер получился оживленным, хотя, как обычно, никто не задавал мне вопросов о международной ситуации; все гораздо больше интересовались текущими внутренними делами. После выступления состоялся прием, на котором, кроме меня, присутствовали вице-председатель Думы Некрасов и небольшая группа местных политических деятелей. Однако тут главным предметом разговора стала напряженная международная ситуация.