Ход исторического прогресса неудержим. Идея гражданской свободы восторжествует если не путем реформ, то путем революции. Но в последнем случае она возродится из пепла ниспровергнутого тысячелетнего прошлого. Русский бунт, бессмысленный и беспощадный, все сметет, все повергнет в прах. Какой выйдет Россия из беспримерного испытания, – ум отказывается себе представить; ужасы русского бунта могут превзойти все то, что было в истории. Возможное чужестранное вмешательство разорвет страну на части. Попытки осуществить идеалы теоретического социализма, – они будут неудачны, но они будут несомненно, – разрушат семью, выражение религиозного культа, собственность, все основы права.
Как в пятидесятых годах правительство объявило освобождение крестьян своим лозунгом, так в настоящий неизмеримо более опасный момент государственная власть не имеет выбора: ей надлежит смело и открыто встать во главе освободительного движения.
Идея гражданской свободы ничего угрожающего бытию государства в себе не заключает…
Освободительное движение порывает, правда, с формальным прошлым, но разве освобождение крестьян не было также отказом от векового прошлого?..
…Государственная власть должна быть готова вступить и на путь конституционный. Это слово не должно пугать и быть под запретом. Государственная власть должна искренно и явно стремиться к благу государства, а не к сохранению той или иной формы. Пусть докажут, что благо государства в конституции, – самодержавный монарх, интересы коего не могут быть отделены от блага народного, первый, без сомнения, станет на этот путь. Опасению здесь не может быть места, и надо иметь в виду и готовиться к этому исходу»[19].
Предложение Витте даровать конституцию было принято. Царь решил издать манифест, в котором не упоминалось слово «конституция», но этим манифестом учреждался новый строй, фактически представлявший собой конституционную систему.
В ночь 16 октября я услышал настойчивый звонок в дверь. Я решил, что это полиция (в то время она обыскивала дома и производила политические аресты), но за дверью стоял мой друг Овсянников в состоянии крайнего возбуждения. Я спросил его, что случилось, и он показал мне манифест, только что напечатанный в специальном приложении к официальной газете «Правительственный вестник».
В манифесте обещалось:
«1. Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов.
2. Не останавливая предназначенных выборов в Государственную думу, привлечь теперь же к участию в Думе, в мере возможности, соответствующей кратности остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив за сим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку.
3. Установить как
Фундаментальный принцип всякой конституции состоит в том, что верховная власть не может издавать никаких законов без одобрения представителей народа. После октябрьского манифеста абсолютная монархия ушла в прошлое.
Глава 4
Революционный романтизм
Остаток ночи я провел в состоянии экстаза. Казалось, что ожесточенная вековечная борьба народа за свободу и за право участия в делах государства подошла к концу. Слово «конституция» перестало быть пустым лозунгом революционного движения. Конституция стала реальностью, краеугольным камнем новой России. Вняв мудрому совету Витте, царь нашел в себе внутренние силы, чтобы удовлетворить справедливое требование народа и отказаться от абсолютной власти, которую ранее он считал своим божественным правом. С самого начала правления Николая в его политике отражалось упорное нежелание идти по пути конституционной реформы. Теперь же я чуть ли не ощущал вину за то, что считал царя непримиримым врагом свободы. Меня затопила волна теплой благодарности, а вместе с ней вернулось детское обожание царя. Ночь казалась бесконечной. Мне не терпелось утром выбежать на Невский проспект и присоединиться к восторженным толпам интеллигенции, заводских рабочих, студентов и простых горожан, которые выльются на улицу, чтобы отпраздновать великую народную победу.
Но когда утром я вышел на Невский, на всем широком проспекте царила странная пустота. В недоумении я дошел до Адмиралтейства и до Зимнего дворца, думая, что найду ликующие толпы на Дворцовой площади. Посреди улицы стояла лишь кучка людей, держа черные плакаты, на которых красными буквами было написано: «Да здравствует анархия!»
Оставалось лишь вернуться домой. Я по телефону обзвонил своих друзей и узнал, что никаких манифестаций не планировалось. Совет рабочих депутатов, созданный в начале октября, выступил с воззванием к рабочим продолжать неустанную борьбу против «царского самодержавия».
На следующий день пришли вести из Москвы, свидетельствовавшие о том, что Совет рабочих депутатов был не одинок в своем отношении к Манифесту 17 октября. В Москве как раз в те дни проходил съезд Союза освобождения, который оказался последним заседанием этой организации, поскольку прямо на нем большинство делегатов основали либеральную Конституционно-демократическую партию («кадеты»).
Вечером 17 октября, когда П.Н. Милюков выступал с речью, ему вручили манифест. Он зачитал его содержание вслух, после чего продолжил свою речь словами: «Ничего не изменилось. Борьба продолжается!»
Я не знал, что и подумать. Целью освободительного движения, во главе которого стоял Союз освобождения, являлась именно та конституция, которую он теперь, при создании Конституционно-демократической партии, демонстративно отвергал.