Глава 52

Процессия удалялась по дороге на Камулодунум, и, когда хвост ее покинул лагерь, на служившем местом сбора плацу сделалось тихо. Издали еще доносились приветственные восклицания и звуки труб, а здесь ветер уже гонял по истоптанной земле брошенные гирлянды и вздымал осыпавшиеся цветочные лепестки. По небу же он гнал серые, грозившие пролиться дождем облака.

Впрочем, то тут, то там все еще виднелись маленькие группы людей, как римлян, так и горожан. Последние явились в лагерь, чтобы полюбоваться ознаменовавшим начало празднества парадом легионов, которые, когорта за когортой, в отчищенных до сияния (что стоило солдатам не одного часа трудов) доспехах, прошли мимо Клавдия, официально приветствовавшего добывших для него победу легионеров. После торжественного марша легионы были распущены, и в покоренный город император и римские орлы вступили под охраной преторианцев. Стоявшие по обеим сторонам ничем не мощенных улиц Камулодунума бритты взирали на своих новоявленных господ с хмурым унынием побежденных.

Катон, отшагавши свое, оставил оружие и доспехи в палатке и по виа Претория вернулся к центральной площади лагеря. Незадолго до построения своей центурии он получил послание от Лавинии, просившей его после того, как процессия удалится в город, встретиться с ней возле штабных шатров. Послание было кратким, никаких обычных между ними еще так недавно нежностей не содержало, и зачем ей понадобилась эта встреча, в нем тоже не говорилось. По приближении к условленному месту он принялся высматривать девушку и вскоре увидел ее сидящей на одной из деревянных скамеек, установленных на земляной насыпи между шатрами и плацем. Лавиния, теребя складки туники, рассматривала что-то, лежавшее у нее на коленях, и Катон, подходя, приметил блеск золота и какие-то красные вспышки, но, заметив его, девушка тут же завернула неизвестный предмет в алый шейный платок и убрала.

— А, Катон. Вот ты и пришел, — заговорила она. В голосе ее слышались нервные нотки. — Садись, поговорим.

Он медленно сел на некотором расстоянии от нее, и она к нему не придвинулась, как непременно поступила бы раньше. Девушка молчала и смотрела себе под ноги, явно не желая встречаться с ним взглядом. Неловкая пауза затягивалась. Наконец Катон не выдержал:

— Ну и что ты хотела мне сказать?

Лавиния взглянула на него с выражением, опасно граничившим с сочувственным:

— Я не знаю точно, как мне все это выразить, поэтому, пожалуйста, не перебивай.

Катон кивнул и нервно сглотнул.

— В последние дни я много думала о нас с тобой… о том, как на самом деле далеки наши миры. Ты солдат… и, по словам моей госпожи, хороший солдат, а я всего лишь домашняя рабыня. Ни у тебя, ни у меня в обозримом будущем нет никаких перспектив, и мы никогда не сможем проводить много времени вместе… Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— О да. Что я получил отставку. Выражаешься ты иначе, но суть от этого не меняется.

— О, Катон! Не воспринимай это так.

— А как? Философски? Рационально? Отбросить все чувства и согласиться с тем, что это весьма разумный исход?

— Что-то в таком роде, — мягко сказала Лавиния. — Все лучше, чем переживать понапрасну.

— Так, по-твоему, я переживаю понапрасну? — воскликнул Катон, побледнев от обиды и гнева. — Да. Мне следовало догадаться, чем все это кончится. Меня предупреждали насчет тебя. Мог бы послушать умных людей, но ведь нет — позволил тебе меня использовать!

— Я тебя использовала? Что-то не припоминаю никаких жалоб на то, как я это делала, скажем, в ту ночь в Рутупии. Я просто увлеклась тобой, а остальное додумал ты сам. Не стоит придавать случившемуся такое уж значение. Развлеклись, и ладно, а теперь нужно жить дальше.

— И это все? Ты уверена? Я имею в виду, ты больше ничего не хочешь мне сказать?