— Вовсе не обязательно. По мне, так гораздо чаще причины войн коренятся именно в сходстве между правителями разных стран, в идентичности их целей и устремлений. Все они желают одного и того же — укрепления и расширения власти, приумножения своих богатств и обретения славы. Всем им хочется восторжествовать над соседями и войти тем самым в историю. Возьми хоть Цезаря, хоть Ганнибала, хоть Александра, хоть Ксеркса — всюду одно и то же. А ведь войны затевают именно эти люди, а отнюдь не народы. Народы, при всех их различиях, слишком озабочены видами на урожай и приплод скота. Целость жилищ, запасы снеди, верность жен и здоровье детей — вот что заботит простых людей по всей империи и за ее пределами. Война не служит их целям. Им ее навязывают.

— Чушь собачья! — сплюнул Макрон. — Я никакой не правитель, а простой человек, но война вполне служит моим целям. В армию я вступил добровольно, никто меня не заставлял. Другое дело, что, не стань я солдатом, мне сейчас пришлось бы помогать отцу, еле сводящему концы с концами. Между тем еще несколько хороших кампаний, и я, выйдя в отставку, смогу уже не беспокоиться о будущем. То же самое относится и к Катону.

Макрон сопроводил свои слова хмурым взглядом, но потом, удовлетворившись сказанным, принялся доедать рыбу.

Катон смущенно кивнул и постарался придать беседе новое направление:

— Может быть, причина войн и коренится в тщеславии правителей, но войны, которые ведет Рим, оправданы последующим установлением мира и благоденствия. Взять, например, Галлию — какие перемены произошли в этой стране после ее присоединения к Риму. Там, где беспрерывно враждовали между собой мелкие племена, ныне воцарился порядок. Разве это не служит интересам галлов в той же мере, что и интересам римлян? Миссия Рима как раз и состоит в расширении границ цивилизации.

Нис печально покачал головой:

— Да, большинству римлян хотелось бы думать именно так. Однако многие другие народы имеют наглость считать себя не менее цивилизованными, чем римляне, только к понятию «цивилизация» они подходят со своими мерками.

— Нис, старина, — заговорил Макрон увещевающим тоном, — уж я-то на своем солдатском веку повидал немало этих так называемых «цивилизаций» и точно скажу, что ни одна из них не лучше римской. Чужеземцам нечему нас учить, и чем скорее они, вот как ты, признают благое значение миссии Рима, тем лучше для них же.

Нис вскинулся, его расширенные глаза на миг отразили блеск тлеющих угольков. Потом он снова опустил голову и сказал:

— Центурион, я вступил в армию, чтобы получить права и преимущества, даваемые римским гражданством, то есть руководствовался сугубо практическими, а не возвышенными соображениями. Мнения о некой особой миссии вашей империи я не разделяю. Рано или поздно она канет в ничто, как и все другие империи, оставив после себя лишь поросшие сорняками развалины да погребенные землей разбитые статуи, возбуждающие любопытство тех, кому случится их откопать.

— Падение Рима? — усмехнулся Макрон. — Ну ты и загнул, лекарь! Да Рим… он же самый великий, самый могучий, самый… Катон, ты бы, что ли, объяснил ему, что к чему. Ты ведь у нас грамотей, а не я.

Катон, однако, оказался в двойственном положении. С одной стороны, он верил в особое предназначение Рима, но с другой — прекрасно знал, что и сам Рим многим обязан иным, более древним культурам. Да и с карфагенянином, который был ему симпатичен, спорить совсем не хотелось.

— Думаю, речь может идти не о падении Рима, а о конце каких-то реалий, в том смысле, что Рим, вбирая в себя все лучшие достижения человечества, с благословения могущественных богов кладет предел истории отдельных племен и народов. Любая же война, которую мы ведем, нацелена на защиту всех пользующихся благами империи от угрозы со стороны живущих за ее пределами варваров.

— Вот-вот! — торжествующе подхватил Макрон. — Точно сказано, мы защитники, вот кто! Молодец, парень! Мне бы в жизни так здорово не сказать. Ну, Нис, что ты ответишь?

— Отвечу, что твой оптион вовсе не глуп, но слишком молод, — отозвался Нис, старясь не выказывать горечи. — Однако со временем он может и изменить свое мнение, набравшись собственного опыта, а может быть, и почерпнув что-то у тех немногих римлян, которые обладают истинной мудростью.

— И кто же они, эти мудрые римляне? — хмыкнул Макрон. — Не иначе как хреновы философы, сочиняющие всякую заумь.

— Философы философами, но и обычные люди бывают не чужды мудрости. В том числе и воины. Мне случалось беседовать с римскими командирами, которые разделяют мои взгляды.

— Вот как? С кем же это?

— Например, с вашим трибуном Вителлием.

Макрон с Катоном изумленно переглянулись, в то время как Нис с воодушевлением подался вперед.