— Второго августа в двадцать часов тридцать минут, — выпаливает он.

— Похвальная точность.

— Что вы имеете в виду?! — негодует Малецкий. — Я запомнил время, так как смотрел на часы.

— Вот и говорю, похвальная точность, — мирно произношу я.

— Что вам от меня надо?! — не может остановиться он. — Сколько можно дергать, изводить?! Допрашивали же уже? Допрашивали!!

— Всего один раз, — уточняю я.

— Ну и что?! Все равно травма! И соседей незачем было настраивать! Знаете, что они теперь говорят?!

— Знаю, — кивнув, отвечаю я и добавляю: — Но вед дыма без огня не бывает…

Руки Малецкого взмывают кверху в артистическом жесте отчаяния:

— Какой дым?!. Какой огонь?!. Не сбивайте меня с толку!

— Успокойтесь, пожалуйста, — прошу я. — И объясните откуда у вас эти запонки?

Руки Малецкого не успевают опуститься. Он с ошарашенным видом начинает разглядывать свои запонки. Кроме непонимания, в глазах ничего нет.

Запонки я вижу впервые, но слишком уж они необычные. Горный хрусталь в ажурном переплетении золотых нитей. Старинная работа. Чуть колеблясь, произношу:

— Запонки принадлежали Стуковой.

Теперь в глазах Малецкого появляется ужас. Кровь приливает к лицу, бледный лоб покрывается испариной. Расширившимися зрачками он смотрит мимо меня.

— Объясните, Роман Григорьевич, — настаиваю я.

— Да-а, — выдыхает он. — Это подарок… Подарок Анны Иосифовны…

Прищуриваюсь. Плохая привычка — прищуриваться. Но когда волнуюсь, ничего не могу поделать. Двумя пальцами придерживаю манжет рубашки Малецкого, рассматриваю запонку:

— Почему же вы испугались, если это подарок?

— Я совсем забыл! — восклицает Малецкий. — Забыл! Поверьте!