На чем основываются ощущения Гаргантюа из стройуправления, выяснить не удается, и, закончив составление протокола, я с ним прощаюсь.

Снова заглядываю в ту же преподавательскую. Взлохмаченный рыжеволосый мужчина поглощен телефонным разговором:

— Так, так… Что она еще спрашивала?.. Да нет же, Элочка, я ведь тебе говорил…

— Извините, — прерываю его.

— Я же всем объявил, — зажав трубку ладонью, раздраженно бросает он. — Зачет будет в триста седьмой аудитории!

Принимая меня за одну из своих студенток-заочниц, Малецкий заблуждается. Спешу прояснить ситуацию:

— Передайте Элеоноре Борисовне привет… От следователя Приваловой. И напомните ей, что разглашать тайну следствия очень некрасиво.

Опешив, Малецкий забывает о моей просьбе и, бросив в трубку: «Перезвоню!», торопливо кладет ее ив рычаг. После этого пытается улыбнуться. Однако полные губы складываются лишь в неопределенную гримасу:

— А где же Валентина Васильевна?

Смотрю на него в упор и мило улыбаюсь:

— В декретном отпуске.

— А-а-а… — потирает подбородок Малецкий.

Выглядит он импозантно: высок, широк в плечах, белокож. Прямо викинг. Сыроват, правда, немного. Да и брюшко свешивается на ремень. Похоже, Элеонора Борисовна следит не только за собой. На ее муже свежая рубашка, отутюженный костюм; модный, со вкусом подобранный галстук. Впечатление портит испуганный взгляд…

— Значит, теперь вы ведете следствие?

Подтверждаю его догадку. Он долго и испытующе смотрит. Прямо-таки сверлит взглядом, наконец решается на вопрос:

— Вы тоже меня подозреваете?

— А вас, Роман Григорьевич, совесть терзает?

— Совесть меня не терзает! — вздрогнув, выкрикивает он. — Чистая у меня совесть! Стукову я не убивал!.. Я к ней, как к родной матери! Помогал все время! Кому только могло прийти в голову! Я всегда…

Малецкий кричит, но не так громко, чтобы можно было услышать за стенами преподавательской. Останавливаю:

— Когда вы видели Стукову в последний раз?