Женщина заколебалась. Когда их
– Дай, – повторил Дадли. – Я позабочусь о нем. Младенцу едва исполнился год. Из цветастенького конверта торчали носик да губки бантиком – всю дорогу малыш не отрывался от мамкиной груди и теперь мирно спал, сытый.
– Ты будешь моим первым янычаром, – сказал Дадли, глядя на милое личико. – Это твоя кровная дань, Жан. Твое девширме новому миру.
Мужчина и женщина молча смотрели на него. Дадли бережно переложил сверток на сгиб локтя.
– Поехали, – негромко сказал он.
Взревел двигатель. Лопасти взбили душный и влажный воздух, всколыхнув поверхность трясины с ярко-оранжевым пятном плота посередине. Мужчина и женщина на плоту не пошевельнулись, молча наблюдая, как винтокрылая машина поднимается в небо.
По зеленой поверхности пошла рябь. Веселенькая лужайка, скрывавшая бездонную топь, приподнялась в одном месте, в другом. Плот дернулся – местные обитатели спешили попробовать на вкус неожиданный подарок.
Космонавта, штатно прибывшего к орбитальной станции у планеты, выдерживают десять дней под присмотром медперсонала, проверяя на всевозможные болести, известные медицине. Еще космонавта кормят – вкусно кормят местными продуктами, проверяя приспособленность организма к местному пищевому режиму Начинается все с жидкой каши, коктейлей из местных продуктов, калорийность пищи повышается и заканчивается небольшим банкетом в ресторане станции, устроенным вновь прибывшим в честь служителей Панацеи, когда по всему пищеблоку пахнет жареным мясом, помощник разрешает свободным от вахты двойную норму вина – с прибытием, космен!..
Но Прошин прибыл нештатом. Никогда, ни при каких условиях межпланетный корабль не должен попасть в атмосферу планеты – учили его. Космическое излучение, накапливающееся в верхних слоях обшивки, несмотря на защиту, неминуемо приведет к радиоактивному заражению всего вокруг, это же излучение заставляет бактерии, попавшие на корпус корабля с межпланетной пылью или оставленные при строительстве, мутировать, порождая новую жизнь, причудливую и опасную, способную за считаные дни убить жизнь на всей планете.
Хотя доселе все это было лишь теорией.
Радиоактивные обломки засеяли площадь в несколько сот гектаров. Пыль от взрыва радиоактивным аэрозолем рассеивалась над континентом и океаном, а посреди столицы федерального образования красовалась груда столь же радиоактивной пыли, бетонного крошева и стеклянных осколков вместо красы и гордости местных строителей, комплекса башен Рокет Плаза.
Повезло, сказали Прошину, что удар пришелся в пять тридцать утра – в зданиях было чуть больше десятка человек, в основном охранники да уборщики. Все погибли. Теперь хочешь – считай это везением, хочешь – как хочешь…
Будет комиссия, сказали Прошину. Возможно, суд. Семьи погибших – а у всех были семьи – должны знать, как могло случиться то, что случилось, кто виноват в произошедшем…
Только через неделю после водворения в карантин Иван смог хоть как-то воспринимать окружающее. Катапультирование при скорости в 3М поставило организм молодого человека на грань жизни и смерти, и неделю Прошин лежал в коме. Еще неделю в полной неподвижности: непрямая дисторсия шейного отдела позвоночника, перелом двух ребер, ушиб копчика (на асфальт упал), – только на третью неделю Иван смог кое-как усесться в инвалидную коляску, и медсестра выкатила его на белый свет.
…Синее небо. Атмосфера, пригодная для дыхания, как и на Земле, рассеивает солнечный свет, оставляя глазам цвета синего спектра… да плевать.
Синее небо.
Госпиталь в пригороде, вокруг вековые дубы… то есть не дубы это: высоченные деревья, мощный ствол, узловатые ветви, голые по весеннему времени; скоро набухнут почки, проклюнутся листья, а под самое лето «дубы» Холта расцветают нежными, полупрозрачными цветами – словно улыбка на суровом лице старого воина…
Гаревые дорожки. Травка, проклюнувшаяся из-под снега на газонах. Ласковые лучи солнышка.
Жизнь.
На четвертую неделю Прошин принялся