— Подъем! — Я вскинулась на кровати и снова легла, натянув одеяло до подбородка. Парень, открывший дверь, кинул принесенную одежду на пол, но уходить и не думал.

— Подъем, Милашка, — снова процедил он, теперь уже приторно-слащаво: похоже, такая манера разговора была обычной для здешних обитателей. — Да запомни, девка: тебя зовут Милашка и никак иначе. У тебя нет другого имени, ты нигде не живешь, ты живешь теперь здесь… Если выживешь…

Моя соседка уже поднялась с постели и, обнаженная, стояла перед ним, опустив руки вдоль бедер. Глаза ее были пусты и равнодушны.

— Доброе утро, Крошка.

— Доброе утро, — еле слышно ответила девушка.

— Можешь пойти пописать. — Парень отдернул занавеску и приглашающе кивнул.

Он не отошел — стоял и смотрел.

Девушка вышла.

— А ты не хочешь?

— Нет! — Я все еще лежала в кровати.

— Ну что ж… Тогда — гимнастика. Утренняя. — Парень нажал кнопку магнитофона, принесенного с собой, сел на стул, вытянул ноги. Девушка начала двигаться под музыку.

— Я же сказал: гимнастика. Для обеих. Крошка, объясни новенькой!

Девушка взглянула на меня, в глазах ее мелькнули страх и сочувствие:

— Вставай! Нельзя! Накажут!

— Обеих, — процедил парень.

— Вставай! Ну, пожалуйста…

Парень расстегнул брюки, вынул член и начал мастурбировать, глядя на танцующую девушку. Снова глянул на меня нетерпеливо и нервно:

— Ну!

А я вдруг успокоилась. Просто что-то изменилось, я поняла — что. Я перестала относиться к этому козлу как к человеку.

Больное общество производит больных людей? Или это время такое, что больные стали господствовать в об-ществе? Я совершенно согласна: в сексе возможно все, если это доставляет удовольствие партнерам. Не важно, Что партнеров больше, чем двое. Но эти ребята балдели не от секса — от того, что унижали и мучили других!