Я заплакала, но подчинилась.

— А теперь повернись лицом.

— Избушка-избушка, повернись к лесу… — кривляясь нараспев начал один из мальчишек.

— Заткнись! — прикрикнул Геша.Я стояла перед ними, прикрывая ладошками низ живота.

— Убери руки! — велел Геша. Двое остальных переглядывались весело и возбужденно.

— Ребята, ну пожалуйста…

— Козел, прищеми-ка котику лапку чем потяжелее. Котенок снова закричал, я вздрогнула, развела руки… И почувствовала, как слезы катятся по щекам.

А Геша шагнул ко мне, протянул руку. Я отпрянула:

— Отойди!

— Да ладно, ничего с тобой не случится. — Голос у нег стал хриплым, а глаза словно пленкой подернулись, стали! как неживые. — Отойди! — Я отступила еще на шаг. Все, дальше некуда — стенка.

— Геш, а чего ты ее уговариваешь? Я щас котику петельку на шею сооружу да затяну потуже — она снова шелковой станет.

А тот словно не слышал. Сделал шаг ко мне, еще шаг…

— Здесь командую я. Поняла? Я!

Прямо в лицо дохнуло гнилью порченых зубов. И тут снова закричал котенок!

Я оттолкнулась от стены, как пружина, и изо всех сил толкнула долговязого Гешу в грудь. Он неловко взмахнул руками и упал на спину, навзничь, глухо стукнулся головой о цементный пол и замер. Козел метнулся ко мне, но запнулся обо что-то на полу, ударился коленкой и упал, взвыв от боли, обхватив ногу рукой. Я схватила кирпич и пошла на третьего. Он был щуплее этих двоих и, наверное, лишь немногим меня старше.

— Ты это, мы же ничего, ты кончай… — И кинулся бежать, напуганный. Я бросила ему вслед кирпич. Потом кое-как натянула платьице, упала на коленки перед котенком и стала отвязывать проволоку от хвоста. Я дрожала, слезы ли лись из глаз, и все приговаривала, то ли котенку, то ли себе:

— Не бойся, тебя больше не будут обижать. Геша пошевелился, застонал, я замерла, схватила теплый живой комочек и бросилась прочь. Чуть не упала с этажа, впопыхах ступив мимо сходней, больно, в кровь, разодрала ногу, но бежала, бежала мимо домов, мимо пустынных в жаркий летний день улиц, мимо автобусной остановки, мимо сквера… Казалось, что меня непременно догонят и все начнется сначала…

Домой приехала уже вечером. Ездила на разных троллейбусах, на метро — все казалось, что за мной следят.

Потом я долго, наверное, с полгода, боялась ходить по улице. И ночами снились какие-то жуткие кошмары…

Котенок вырос, стал пушистым рыже-белым котиком. Я хотела назвать его Пушком, но папа, узнав, что подобрала его на улице, обозвал Люмпеном. Тоже хорошо — Люмик.